–А ты принарядилась для гостя,– отметил Кристоф беззлобно. Урсула покраснела сильнее.– Видите, Рупрехт, как мы рады вашему визиту.

Зильберрад окинул Урсулу холодным оценивающим взглядом.

–Неуместное для Великого поста щегольство,– заметил он.

По шее Урсулы пошли красные пятна. Должно быть, теперь она хотела сквозь землю провалиться.

–Вашим служанкам следует напомнить о скромности,– продолжил Зильберрад,– ибо «мерзость пред Господом дерзко поднимающий глаза».

–Во-первых, мой дорогой Рупрехт, я запрещаю бранить моих слуг под моей крышей, даже если они будут ходить голышом.– Кристоф придвинул к себе тарелку.– Во-вторых, «не судите никак прежде времени, пока не приидет Господь». Я вот стараюсь никого не судить. Сам, чего греха таить, бываю невоздержан на язык. Он живет сам по себе, никак со мной не советуясь. Если бы посоветовался, то я бы, конечно, вразумил его, но во скольких чудесных местах он тогда не побывал бы…

Непонятно, понял ли Зильберрад непристойный намек или принял его за обычную болтовню. Урсулу он остановил, когда она уже была у самой двери:

–Ваша фамилия Зауэр, ведь так?

Она опустила глаза:

–Да, господин.

–Я хорошо знал вашего отца. Вас наняли нянькой к Агате Гвиннер, когда вам было пятнадцать.

Агата не вздрогнула, услышав собственное имя, но это «знал» впрошедшем времени насторожило ее. Урсула же, похоже, ничего не заметила.

–Честно говоря, я удивлен, встретив вас здесь,– продолжал Зильберрад.– Ваша матушка всем рассказывала, что вы нашли себе мужа и уехали жить во Фрайбург.

Урсула слегка покраснела. Наверняка ее матери просто не хотелось признаваться, что дочь осталась в услужении человека, о котором ходят слухи самого разного толка. Но одна ложь влечет за собой другую, и теперь приходилось как-то выкручиваться.

–Думаю, матушка имела в виду другую сестру, господин. Нас ведь у нее семеро,– тихо ответила Урсула.– Наверное, она просто оговорилась.

Зильберрад помолчал. Побарабанил пальцами по столу.

–Да,– наконец решил он и взялся за ложку.– Наверняка так и было.

Прочтя молитву, принялись за еду. На первую перемену подали гороховый суп и вареные яйца с квашеной капустой. Немудреные блюда пришлись Зильберраду по вкусу, и разговор между ним и Кристофом возобновился. Агата старалась слушать внимательно, но ничего любопытного мужчины не обсуждали. Поговорили о событиях пятилетней давности. Кристоф рассказал, как случайно очутился в гуще драки между лютеранами и католиками в Швебишверте, который теперь зовется Донаувертом. «Кто бы мог подумать,– восклицал он,– что обыкновенная потасовка с шестами для хмеля приведет к таким последствиям!» Затем они с Зильберрадом обсудили дела Протестантской унии и Католической лиги. Агата отметила, что, когда речь зашла о волнениях в Германии, гость заметно оживился.

–Вот увидите,– заявил он, когда Урсула принесла вареную щуку по-венгерски,– убийство Генриха[17], осада Юлиха – это только начало!

–Приятно видеть такое воодушевление,– улыбнулся Кристоф, подливая ему вина.– А как же ведьмы в Оффенбурге? Неужто все сгорели?

Агата не чувствовала вкуса еды. Она поглощала кусок за куском, ни на кого не глядя, вся превратившись в слух. Но сейчас она сделала глоток воды, отставила кубок и посмотрела Зильберраду прямо в глаза. Их взгляды встретились. Никто не улыбался. Агата попыталась представить, какой он видит ее со стороны. Урсула говорила, что с возрастом она стала очень похожа на свою мать Эльзу. Как чувствует себя человек, на которого смотрит сожженная им женщина?

Охотник на ведьм поморщился, как от зубной боли:

–Их больше, чем у нас готовы признать. Как ни печально, члены совета беззубы и мягки в ситуациях, требующих решительных мер. Чуть что, бегут в Шпейерский суд, даже когда вина задержанных очевидна. Три года назад нам повезло: сразу несколько дьявольских слуг попались в наши сети. С тех пор такой удачи больше не подворачивалось. Я чувствую, что мог бы сделать больше, если бы мне позволили.

–Вне всяких сомнений.– Агата услышала свой голос будто издалека. Кристоф не сделал ей замечания, а Зильберрад словно не услышал и продолжил говорить как ни в чем не бывало. Он поделился с Кристофом своими планами отправиться в Гамбург, когда Урсула появилась с миндальным пудингом, посыпанным сверху сахаром. Зильберрад протянул руку, и Агата разглядела увесистые кольца на его на удивление тонких пальцах. Одно из них было с изображением змеи. Он проследил за ее взглядом.

–Заинтересовались моим кольцом, фройляйн?

Агата взяла ложку, отломила небольшой кусочек пудинга и отправила себе в рот. Он показался ей безвкусным, как и вся прочая еда.

–Такие носят от укуса гадюки,– зачем-то ответила она.

–Через неделю Пасха, змеи уже проснулись,– заметил Зильберрад и тоже попробовал пудинг. Драгоценные камни в кольцах мерцали и переливались. Агата смотрела на них, как завороженная, не в силах оторвать взгляд. Он покрутил один из перстней.

–О них тоже скажете что-нибудь?

У Агаты неожиданно пересохло во рту. Изумруд и топаз уберегут от отравления. Так Альберт Шелига писал в своем трактате «De venenis et morbis venenosis tractatus locupletissimi»[18]. Садясь за стол Кристофа Вагнера, Зильберрад боялся яда! Наверняка одними камнями дело не ограничилось. У него должны быть при себе митридат[19] или териак[20], либо безоар, армянская глина, олений рог или масло скорпиона. Возможно, все сразу. Но Агата не стала бы его травить. Слишком рискованно – старая история с иголкой ее многому научила.

Гость ждал. Агата улыбнулась:

–Они очень красивые.

* * *

После ужина Урсула не показывалась на глаза никому: ни Ауэрхану, ни Берте, ни Харману, ни Агате… Она закрылась у себя в комнате, сорвала наряд, который ей так нравился, и переоделась в простое коричневое платье из тонкой шерсти. Слезы лились и лились, и Урсула упрямо смахивала их рукавом. Когда лицо высохло, кожу стянуло, точно пленкой на молоке.

Чтобы как-то отвлечься, она взяла свечу и спустилась на второй этаж. Ночь стояла глубокая и бездонная. Из кабинета Кристофа доносился приглушенный разговор. Она разобрала голоса Агаты и Ауэрхана. Урсула отдала бы собственную руку, чтобы очутиться там вместе с ними. Но кому она нужна?