То, что она говорила, могло показаться лишенным всякой логики, но Рульфо знал, что это правда. Ни на секунду не усомнился он в ее словах и подумал, что отчасти его доверие возникло благодаря тому искреннему тону, которым она говорила. Тем не менее он сделал вовсе не тот вывод, к которому подводила девушка, и он решил объяснить ей почему.

– Согласен, но ты не должна идти на эту встречу: тебе нужно бежать, скрыться, хотя бы только ради него. – Он кивнул в сторону ребенка. – Если они получат нас обоих, ни одному из нас не выпадет ни малейшего шанса. Но если я буду один и отдам им то, чего они добиваются, возможно… возможно, о тебе они забудут…

– Обо мне они не забудут, – ответила она с твердой убежденностью. – Они настаивают именно на этом, ты что, не понимаешь? Они хотят, чтобы пришли мы оба, вдвоем. В их намерения не входит оставить меня в живых.

– Во всяком случае, у тебя будет шанс…

– А ты?

«Разве я для нее что-то значу?» – задал он сам себе мысленный вопрос.

– Я уверен, что если я поставлю их перед выбором: моя жизнь или фигурка – они выберут ее, а меня оставят в покое.

Девушка посмотрела на него своими спокойными и в то же время странными темными глазами:

– Это абсурд. Если ты будешь играть по их правилам, они тебя убьют, Саломон. Ты сам это знаешь.

– Скажи, какой еще выход у нас есть, Ракель.

– Бежать вместе, – ответила она таким легким шепотом, что на мгновение ему показалось, что это был поцелуй. – Куда угодно. Спрятаться. Они, может быть, и найдут нас, но это будет не так легко… И, кроме того, пока фигурка будет оставаться у нас, они не решатся с нами расправиться…

– Ракель… – Рульфо набрал воздуха в грудь и постарался прокрутить в голове все, что он сейчас скажет. Дать увлечь себя всякими сентиментальными глупостями, какими-нибудь идеями о принесении себя в жертву он не хотел. Кроме того, он знал, что эту жертву она и не примет. И решил, что будет держаться естественно, вооружившись безупречной логикой. – До каких пор мы сможем жить, скрываясь? – Он снова показал на мальчика и понял, что тот, кажется, тоже внимательно прислушивается к его словам. – До каких пор твой сын сможет вести такую жизнь?.. И в том случае, если мы с тобой пойдем на это свидание, и в другом – если сбежим, мы все равно останемся у них на мушке. Наша единственная надежда заключается в другом варианте – если мы расстанемся.

И вдруг, произнося эти слова, он кое-что понял: он опять говорит прощальную речь. И вспомнил то мгновение, когда взглянул на Бальестероса, прежде чем выйти из его машины. Он почти что видел доктора: вот он сидит за рулем и слушает, как Рульфо говорит ему, что с этой секунды пойдет один, снизойдет один, один войдет в мир странных вещей. Но теперь-то все было иначе, совсем иначе, и эта огромная разница заставляла его думать, что он принимает правильное решение: ведь теперь речь шла уже не только о его собственной жизни.

– Ты должна будешь какое-то время скрываться, – продолжил он. – Не стоит забывать о том, что случилось с Патрисио. Может, полиция пока и не обнаружила его труп, но, когда это произойдет, тебя станут искать. Моя квартира – не самое подходящее место, и вообще оставаться в Мадриде тебе опасно, так что мы подумаем… – Он увидел звездный мрак в ее глазах и сжал ее руку – холодную, напряженную. – До тридцать первого остается неделя; если мне хоть немного повезет, я уйду живым и приеду к вам, как только все кончится.

Она ничего не ответила, и Рульфо был благодарен ей за это. И увидел, как она встала и направилась в спальню, все еще в его дурацком халате.

Он поднялся и пошел за ней. Она прилегла на постель, сказала ему:

– Спать хочу.

– Очень хорошо.

Рульфо снял со спинки стула пиджак и вышел, закрыв за собой дверь. Проверил, в кармане ли имаго. И подумал, что с этого момента ему придется хранить эту фигурку.

До назначенного дня встречи.

Пока Ракель спала, Рульфо подошел к ребенку и пригладил ему волосы. Мальчик, казалось, не обратил на это внимания: он сидел, поджав тонкие ножки, на диване и в полусумеречной столовой старательно разглядывал своих солдатиков, разложенных на диванной подушке.

– Ты не очень-то разговорчив, как я погляжу.

– Не очень, – согласился ребенок.

В его голосе, неожиданно звонком, слышалась та же уверенность, что читалась в его взгляде. Отвечая, головы он не поднял. Не отводил взгляда от своих игрушечных фигурок. Приглядевшись с близкого расстояния к его лицу, Рульфо подумал, что у него может быть анемия. Он сел рядом с ребенком и улыбнулся ему:

– Знаешь что? Сдается мне, что ты очень умный мальчик…

Его маленький собеседник пропустил это замечание мимо ушей. Едва моргнул, как будто Рульфо не заговорил с ним, а пустил в его сторону струйку дыма. И продолжил раскладывать на подушке солдатиков. Потом по очереди провел пальцем над их головами, словно считая, хотя Рульфо не думал, что малыш умеет считать. Его ручка, с длинноватыми и грязными ногтями, остановилась над головой последнего. Малыш взял его и обернулся к Рульфо.

– Эта – самая плохая, – объявил он.

– Самая плохая?

Мальчик кивнул:

– Хуже всех.

На его грустном личике появилось выражение легкой брезгливости. Вначале Рульфо вообще не понял, что он хочет сказать. Но потом он пересчитал солдатиков: двенадцать. Мальчик держал в руке последнего. «Сага? Та, что Знает?»

– Ты хочешь сказать, что эта – самая злая?

Еще один кивок.

– Ты говоришь о дамах?

Мальчик ничего не ответил.

– Ты их знаешь, Ласло? Ты знаком с дамами?

И на этот раз ответа он не получил.

– Одной не хватает, – сказал он вместо ответа.

Рульфо вздрогнул. «Номер тринадцать».

И он вспомнил того австрийского профессора, о котором им рассказывал Сесар, и как тот настойчиво хотел что-то сообщить Сесару об этой даме. «Самая важная, о которой не говорят». Он предполагал, что дает увлечь себя некой абсурдной фантазии, импульсом к ней послужил своеобразный язык этого ребенка, но подозревал, что именно эта дорога (дорога абсурдных фантазий) и будет самой верной, если стремишься к истине. И решил задать ему тот вопрос, который больше всего его беспокоил:

– А где она, Ласло? Где сейчас дама номер тринадцать?

Мальчик снова перевел глаза на своих солдатиков.

– Не знаю, – сказал он.

Мотель находился на обочине одной из дорог, отходивших от главного шоссе, в провинции Толедо. Почему его выбор пал именно на эту гостиницу, он не знал; возможно, дело было в том, что располагалась она не слишком близко к Мадриду, но и не слишком далеко от него. Это было двухэтажное здание, сложенное из красного кирпича, с белыми оконными рамами, и выглядело оно довольно новым. Заведение располагало небольшим рестораном на первом этаже, скромных размеров парковкой и, что было особенно важно, как раз приемлемым количеством номеров для гостей: не слишком большим и не слишком маленьким, о чем можно было судить по количеству припаркованных автомобилей. Рульфо зарегистрировался под своим именем и оставил свое удостоверение личности в руках толстой женщины, одетой в яркий голубой костюм. Ему дали большую комнату с двуспальной кроватью и еще одной – раскладной. Он удостоверился в том, что место было удобным и чистым, а потом повернулся к ним: