Иностранные купцы, подобно их китайским агентам, были членами «гильдии (Хон) тринадцати купцов», то есть находились на четвертой иерархической лестнице китайского общества.[167] Великобритания попыталась повысить их статус и упорядочить торговлю, направляя миссию Макартни в 1793 г. к маньчжурскому двору. Она потерпела неудачу, и европейцы все еще зависели от капризов наместника и «хоппо». Они наслаждались роскошью в частной жизни, но публично демонстрировали покорность и скромность. Представители «хон» были для них посредниками, домовладельцами и управляющими, покупающими все импортируемые товары и перед весной загружающими их суда чаем, шелком, фарфором и ревенем по фиксированным ценам.

Европейцы не могли сами определять ассортимент закупаемых товаров, приехать в Кантон, чтобы посмотреть, как продаются их товары. Со всех торговых сделок европейцев брались огромные комиссионные, потому что с членов китайской гильдии взыскивались большие суммы денег сборщиками таможенных пошлин и кантонскими и провинциальными властями. Купцы «хон», обращаясь к должностным лицам, должны были стоять на коленях, и, хотя наместник мог посещать фактории, не было никаких сообщений, чтобы кто-нибудь приветствовал проживавших там «варваров».

С точки зрения китайцев, официальное презрение к европейцам с неуклюжими и грубыми манерами казалось совершенно уместным.[168] На якорной стоянке у Вампу происходили многочисленные драки, и во время Наполеоновских войн англичане, американцы и испанцы сражались друг с другом в близлежащих водах. Наконец, следует напомнить, что китайских торговцев в Маниле держали в еще большей изоляции, что китайское правительство, информированное о захватнической политике британской Ост-Индской компании в Индии, было полно решимости не допустить превращения Кантона еще в одну Калькутту.

Преступления, совершенные иностранцами в отношении друг друга, находились в их компетенции. Однако пресечение правонарушений, направленных против местного населения, осуществлялось в соответствии с китайским законодательством, которое предусматривало групповую ответственность, когда любой член экипажа отвечал за правонарушения других членов этой же команды, и пытки для получения признания. После 1784 г.[169] англичане не выдавали ни одного из своих людей китайским властям.

Торговля Китая в стоимостном выражении в 1700 г. составляла лишь двадцатую часть объема торговли Индии. К 1800 г. объемы торговых операций в Индии и Китае сравнялись. Торговля с обеими странами была объявлена монополией британской Ост-Индской компании. Компания предоставила лицензии независимым фирмам для ведения межпортовой торговли Индии и Китая. Две из них — Jardine, Matheson & Co[170] и David Sasoon & Sons — сыграют значительную роль в англо-китайских отношениях в будущем. Только акцизные сборы с чайной торговли, поступавшие в государственную казну Англии, составляли 20 миллионов долларов.[171] Пекинская бюрократия не меньше извлекала выгоду из торговли в Кантоне. За счет налогов на гильдию купцов Хон оплачивались большая часть расходов на программу за контролем над состоянием Желтой реки, а также расходы на содержание императорского двора в Пекине. Тем не менее Хаокуан, глава гильдии, стал, возможно, самым богатым крупным коммерсантом своего времени.

В 1833 г. англичане доставили в Кантон товаров стоимостью более 40 миллионов долларов. Хотя они получали большие прибыли, продавая китайский чай по всей Европе, их главный товар — шерстяные ткани — плохо продавался в тропическом Китае. Экспортируя свои товары, англичане терпели убыток, который покрывался за счет серебряных монет из Мексики. Ост-Индская компания напряженно искала товар, который раскупался бы широкими массами Китая. В Китае все больший спрос предъявлялся на бенгальский хлопок-сырец, но наиболее прибыльной статьей экспорта был опиум.

«Небесный наркотик» был известен на Ближнем Востоке с древних времен и ввезен в Западный Китай мусульманами. Голландцы в Индонезии и на Формозе курили его, чтобы не заразиться малярийной лихорадкой. Он был объявлен вне закона в Китае к 1728 г., хотя не считался контрабандой на иностранных судах. Макао стал портом, где складировался опиум. Несмотря на запрещение его импорта в 1800 г., трафик из Макао продолжался почти беспрепятственно. Когда император Даогуан ужесточил эдикты против трафика, наркотик играл важную роль в международной торговле.

Почти весь опиум выращивался в Бенгалии и продавался в ящиках по 160 фунтов в Калькутте Ост-Индской компанией. Опасаясь прямо нарушить китайский закон, компания загружала опиум не на собственные корабли, а на суда других фирм. Джардин сконструировал вооруженный быстроходный клипер, который мог совершать три плавания из Калькутты туда и обратно. Экипаж корабля игнорировал преследования и выгружал ящики с опиумом в любом месте на китайском побережье. Гуцлафф, работавший переводчиком, раздавал Священное Писание, когда торговался с портовыми чиновниками.

К 1840 г. импорт возрос до 35 тысяч ящиков. Увеличение цены от трюма корабля до опиумной курильни составляло не менее 20 миллионов долларов. Капитанам платили наличными. Монополия Хон была нарушена. Местные чиновники обогащались, обложив налогом контрабандистов. Официальные доходы Пекина сокращались. Китайская экономика больше не получала слитков драгоценных металлов, и в стране развивались симптомы дефляции. Так как налоги уплачивались серебром, металлом, который дорожал, поскольку исчезал в трафике опиума, бремя, возлагаемое правительством на население, почти удвоилось.[172]