не ломал под систему и здесь не буду. Но позже. Сейчас выгоднее напустить загадочного тумана. Сделаю для каждого свое облачко. Для интриг и проверок так делал в прошлом. «Ложные следы», называется. Намеки с множественным смыслом, оговорки, поведение нужного направления. Лженаправления. А реальность будет другой. Как там: «С Пушкиным на дружеской ноге. Идет, бывало. Спрашиваю, ну что, брат Пушкин? Да так, отвечает, как-то все». Кстати, о Пушкине. Он же от раны в живот умер. Так что же, теперь есть шанс?

В обед Сергей сообщил, что гости изволили отбыть. Стало быть, и нам можно. Только сегодня засветло не поспеем. Гурский предлагает завтра. У него с местным полицмейстером дела. Интересно, какие? По сообщению моей агентуры Баумгартен увяз в коррупции непростительно даже для чиновников этого времени. Или оно всегда одинаковое? Мутит схемы с кизлярской водкой. Рапорта подделывает. Своих везде расставил. Имеет крышу в Питере. Но копают под него основательно. Дмитрий Семенович явно в его команде.

Решили ехать завтра с Гурским вместе. Алена просится по лавкам пройтись. Дал денег, пусть потешится. К тому же у них целый салон организовался.

— Аленушка, — слабым голосом зову я, — и куда собралась от мужа своего законного?

— Оперативные позиции укреплять и информацию добывать. Сам так учил.

— И много наукрепляла?

— Салон финский думаю сделать.

— Это что?

— Будем сказки слушать да гадать по нашему.

— Идея хорошая. Только назвать надо по другому. Не финский, а в скандинавском стиле. И не сказки, а легенды. И не по нашему гадать, а предсказывать силой рунной магии.

— Жену свою миловать тоже будешь силой магии? Рунной? В скандинавском стиле, — смеется она.

— Ах ты проказница! Ну-ка иди сюда!

Через час они с Каролиной и двумя дамами отправились по своим делам. А я с Сергеем обсуждал события.

— Что думаешь?

— Этой операцией мы открыли новую эру в медицине. Как ты назвал? Наркоз. Подходящее слово.

— Открыли и открыли. Не закрывать же обратно.

— Шутишь все?

— Как там губернатор?

— Насколько я слышал, прекрасно. Теперь покровитель наук и человеколюбец великий. Все обсуждают, кем твоя супруга ему приходится.

— В каком смысле?

— С Каролиной ходят, как сестры родные. Есть мнение, что дочь от другой жены, из Эстляндии. Да еще слышали, как они мило беседовали по-чухонски с губернатором. И сразу сделали выводы. И что это для того, чтоб никто из чужих не понял. А стало быть, твоя Хелен немецким владеет, только не показывает. Да и ты — человек загадочный. Понятно, что у такого и жена не простая.

— Вот не лень им сказки выдумывать.

— Так не все же сказки. Виллие с тобой, как со своим говорил? Говорил. Песню на английском вместе пели? Пели. Тот даже слезу пустил от сантимента. И думай теперь, что хочешь.

— А Гурский что?

— Этот не скажет своих мыслей. А слухов у него всяких хватает. Такого рода служба, что без этого никак.

— А ты что думаешь?

— Я видел, как ты в лице переменился после слов лейб-медика. И, кажется, понял. Не друзья они тебе.

— Они только сами себе друзья. Обедать будем?

— Так уж в ресторации ожидают. Веретенников нарочно для нас столик заказал.

Не просто заказал, а сам там ожидал. Ловкий и угодливый половой принес холодных закусок. Я попросил щей. К ним полагались пироги и нарезанная ветчина. Пока ждали горячее, тетерок в каком-то там соусе и карпов в меду, за наш столик подсел Веретенников.

— Вот не ожидал, что Господь сведет с такими людьми. И я, многогрешный, сподоблюсь послужить вам по мере сил.

— Илья Силыч, давай ближе к делу. А то перспектива стынет.

— А вот мы ее подогреем. Давеча вы изволили помянуть про пакеты.

— Одноразовые перевязочные пакеты. Ты резину делаешь? Вот. Сделаешь и клеенку.

— Ась?

— Ткань тонкую пропитаешь. Будет простынка непромокаемая. В нее завернул марлю стерильную с бинтом, чтоб на рану удобно приложить да завязать. И запаял наглухо. Хоть десять лет хранить можно. Ни дождь, ни грязь ни почем.

— Уф. Возьмут?

— Где какая война, обязательно. Раненых прямо на поле боя перевязывать. Да хрен с ними, с пакетами. Как у тебя с булавками дела?

— Волокита идет. Подмазали, как надо. Делать не успеваем, все забирают и еще просят. Ежели желаете, выкуплю права. На будущее, конечно.

— Выкупишь. Ты лучше скажи, иглы полые сделать сумеешь?

— И со стеклом сработаешь? — вставил Сергей.

— Сейчас не скажу. С мастерами говорить надо. А они чертеж затребуют.

— Будет и чертеж. Но учти, это дело уже настоящее.

— Иглы полые продавать будем?

— Не иглы, а то, что через дырку польется. Но и без них никак.

— Понял. По приезду всех соберу. Эй, человек, подать шампанского!

Утром наш поезд отбыл восвояси. Алена везла целый баул от Каролины. Расставались — плакали и обнимались. Обещали приехать к нам в скором времени. Вот еще напасть. Надо дом в порядок приводить.

Прибыли в Сулич поздно. На кухне у доктора сидел тощий человек с длинными черными волосами. Седая прядь придавала трагичность изможденному переживаниями лицу. Пронзительные детсткие глаза доверчиво заглядывали в лицо каждому.

— Здравствуй, Иван, — доктор положил руки ему на плечи, — позволь представить Сергей моего давнего приятеля. Иван Яковлевич Рослин. Ученый человек.

Химик действительно оказался под стать фамилии. Длинный, худой. Сюртук на нем засаленный и тертый. Обувь плохая. И думаю, что зимней нет.

— Весьма польщен, — поклонился коротко я, — давно вас ожидаем. Но все разговоры оставим на завтра.

Утром я узнал трагичную историю Ивана Яковлевича. Мещанского звания, сын мелкого чиновника, он закончил четерехклассную гимназию в Вологде, где страстно полюбил минералогию, а затем и химию. Именно в высоком смысле. Талантливый самоучка пристроился помощником на заводе по производству серной кислоты. Там изучал труды Леблана по производству соды.

Чтобы эту соду сделать промышленным способом, надо завод серной кислоты построить, сульфатную и содоплавильные печи. Весьма серьезный комплекс. В России еще нет. Соду покупают за границей и задорого. А она нужна в производстве взрывчатки, стекла, теперь уже и резины, да много еще где. Ученый Френель попытался обойти дорогостоящее производство, но не удалось. А Рослину удалось.

Случилось все как всегда и во все времена. Никто из начальства не захотел менять привычную жизнь. Поставщики, откаты, сбыт. А тут новшества. Угрозу стабильности быстро устранили.

Уехал Иван Яковлевич к сестре в Кологрив. Своего увлечения не оставил. Но жизнь становилась все хуже. Перебивался частными уроками для купеческих детей. Но Кологрив не Москва. Издержался весьма. И уже был в отчаянии, когда от Петрова письмо получил с приглашением. Собрал самое дорогое: свои