давай.

Кожа, тонкая подкожно-жировая клетчатка, апоневроз. В нем мышц нет, поэтому тут и режут. Раскрыли брюшную полость. Буш смотрит опытным взглядом на кишку с дыркой и зелеными краями. И на Сергея, потом на меня.

— Мне очень жаль. Перфорация кишки привела к перитониту. Шансов нет. Нужно зашивать. Я объясню его превосходительству.

— Сейчас посмотрим все, — говорю я.

Сергей осматривает кишечник. Только одна дырка. Чего-то сожрал острое. И вопросительно на меня.

— Чего ждем? Иссекаем края, ушиваем кисетным швом. Так же погружаем.

Сергей вытирает пот рукавом, Буш умничка, берет иглу и помогает. Дыру утянули, благо после удаления мертвых участков небольшая. Затем я велел подать кипяченой воды, вылил в полость и промыл кишки. Воду отсосом убрали. Буш с Петровым ловко зашили рану. Я потребовал трубку из бараньей кишки для дренажа. Ее подшили к коже, чтоб не дернули случайно.

Маску убрали. Больной стал приходить в себя.

Я стянул марлевую повязку: «Два дня не кормить, только поить. Потом жидкой кашкой понемногу, но часто. Я еще потом расскажу».

Раздался треск. Я не сразу сообразил, что это хлопки. Полтора часа сосредоточения и нервного напряжения выкинули из реальности. Громче всех аплодировал Буш.

— Господа! — вскричал он, — мы стали свидетелями великого события. Завтра во всем мире будут повторять то, что мы увидели. Погружение больного в сон на время операции не просто новое слово. Это прорыв в хирургии. На наших глазах ушита кишка. Вы хоть понимаете, что это значит?

— Ну, кишка ушита, — улыбаюсь я, — было нелегко, но мы справились.

— Ранения в живот, — Буш стал серьезен, — теперь это не будет приговором. Все раненые получают шанс.

— Виват Петрову, — закричали вокруг, — виват Бушу, виват Зарайскому!

Нас подхватили и вынесли в коридор. Опустили только в фойе. Меня сграбастали в объятия. Дыхнуло водкой. Веретенников умильно смотрел «Дай, я тебя облобызаю». Увернуться не удалось. «Все в ресторацию за мой счет» — пробасил купец.

Оказалось, он заранее снял зал и заказал меню. Печаль заливать, в случае неудачи, или победу праздновать. Пока рано говорить о результатах, надо наблюдать. Но настроение у всех выпить и закусить. Толпа столичных и местных врачей внесла меня в зал. Пить я отказался, а вот поесть очень рассчитываю.

Буш вернулся с доклада и сообщил, что Виллие очень заинтересовался результатом. Из-за чего отложил отъезд на день. Утром сам посетит с обходом пациента. Завтра Губернатор дает торжественный обед в честь успехов костромской хирургии.

Подошел и Гурский.

— Поздравляю, Андрей Георгиевич! — Сжал он мою руку, как клещами.

— Благодарю сердечно, Дмитрий Семенович. Как видите, совсем без шума не обошлось.

— Вижу. Победителей не судят. Могло статься по-другому.

— Могло вполне. Не выяснили, чьих рук организация сего мероприятия?

— А как же. И заверяю, вы оказали Баумгартену немалую услугу своими успехами. А заодно и мне, неким образом.

— Как бы мне домой отбыть по-раньше, раз все устроилось?

— Никак невозможно до отъезда Виллие с компанией. Нужно еще побеседовать с журналистами, но это вас Петров выручит.

А Петров был мрачен. Я подсел к нему.

— Чего грустишь? Все прошло хорошо.

— Ты обещал делать все вместе. Как я буду рассказывать про твой способ обезболивания?

— Так ты же сам говорил, что потрясение может вернуть мне память. Для меня было сильное потрясение, когда перед тобой умирающий от боли кричит. Вспомнил кой-чего.

— И что, так в твоем мире оперируют? — Он посветлел.

Ответить я не успел. Нас обнял Веретенников:

— Эх, господа, радость — то какая. А что, Андрей Георгиевич, скажите мне темному про перспективу. Будут такие маски спрашивать?

— Такие можно сделать. Сам видел, просто все. А вот перевязочные пакеты для армии, это другое дело.

Купец приложил палец к губам:

— Тссс. Все после. А то тут желающих много.

Я наелся и оставил Петрова на растерзание публике. Алена ждала нас вместе с другими женщинами. Последние новости они знали лучше нас. Вид у всех загадочный, почти заговорщический. Причину я узнал позже. Жена моя не нашла ничего лучше, как погадать на каких-то специальных деревянных пластинках с рунами. И так у нее удачно получилось, что местная женская элита ее не только не отторгла, а вовсе не хочет отпускать.

Пока все гуляли по милости купеческой, меня позвали на ужин. Я с удивлением увидел Алену беседующей с Карлом Ивановичем, причем не по-русски. Увидев меня, Ж Баумгартен улыбнулся, поцеловал Алене ручку: «В каждой женщине есть загадка, но столь непростую я не ожидал».

— Алена, чем поразила руководство? — спросил я, отойдя с ней в сторону.

— Да он немец. Из Эстляндии. По тамошнему тоже умеет.

— Ты откуда эстонский знаешь?

— Так я из вепсов. Но и как они говорят, слыхала… Почти так же, как мы. Вот, поддержала светскую беседу. Все как ты учил.

— И что он про тебя узнал?

— Ничего. Все шутки-прибаутки, а потом ты пришел. Давно на родине не был он. Сам уже плохо говорит. Меня за свою принял. Пытался сначала по-немецки, но я на своем говорила. Тоскует по своим.

— Так и съездил бы в гости.

— Андрюшенька, сам видишь. Только уедь куда, так все и повалится. Но он связи не теряет. Хвастался, что недавно в рыцарский орден приняли.

— Что я еще про тебя не знаю?

— А я про тебя? Ты спросить можешь, отвечу. А мне что про тебя спрашивать?

— Ты права. Поговорим, только дома.

На следующий день высокая комиссия направилась в монастырскую больницу. К моему удивлению, у палаты выставлен полицейский пост. Какие тут местные страсти! К нашей радости крестьянин не орал. Напротив, слабо улыбался. Доложили, что температуры нет. «По кишке течет немного». Это про выделения по дренажу, трубочке из бараньих кишок.

Виллие самолично осмотрел живот, потрогал шов. Разговор велся на немецком. Я ощутил себя неполноценным туземцем.

Петров пояснил в сторонке, что вся медицина на немецком у нас. И преподавание в хирургической Академии на немецком. Причем, даже некоторые русские утверждают, что русский язык не подходит для медицины. Придется учить. Мозги молодые, должно получиться. Сергей мне переводит все шепотом. Удивлены сильно. Ну, это и по лицам видно. Не столько достижениями, сколько тем, что это в глухой провинции, а не в европейском университете. Секретарь все записывает.

— Поздравляю, господа, с замечательным успехом, — Виллие повернулся к нам с доктором, надменный чопорный шотландец, — надеюсь еще сегодня увидеться.

Его взгляд скользнул по мне.

— В шесть обед праздничный у Баумгартена, — шепнул мне Петров, — завтра столичные уезжают.

Фрак мне все же пришлось надеть. Алена постаралась и раздобыла вместе с Каролиной. Подозреваю, что это самого Баумгартена.