Подлетевшая группа отличалась от предыдущей не только типом и количеством самолетов, но и их поведением. Они принялись носиться вдоль дорог и сбрасывали при этом небольшие бомбы по обнаруженным целям, а сопровождавшие их, похожие на ос сто девятые «мессеры» активно обстреливали все, что шевелится. Уже после первого захода все любопытствующие, что пять минут назад, запрокинув голову, кучковались неподалеку от своих танков, исчезли как по мановению волшебной палочки. Нырнул в башню, тщательно прикрыв за собой люк, и наш лейтенант. Я вжал голову в плечи, ожидая попаданий.

Дум-ду-ду – как отбойным молотком прошлась по броне очередь немецкого истребителя. Как бы он не пробил нашу крышу! Все-таки пушка у него двадцать миллиметров, а крыша у нас – меньше десяти!

Бум! – расцвел впереди и слева разрыв небольшой бомбы. Потом со звоном прямо перед моим раскрытым люком упала сверху и покатилась по скошенной броне дымящаяся гильза крупнокалиберного пулемета, а может, и малокалиберной пушки. Кругом визжало, выло, грохотало, рушилось.

Ду-ду-дум, – вновь задел нас своей очередью истребитель, и все стихло.

На улице что-то орали, то и дело пробегали разные бойцы и командиры, а я никак не мог пошевелиться. Ноги внезапно сделались ватными.

Зайцев уже с кем-то собачился на улице, наш новый заряжающий ковырялся с радиостанцией, а я сидел, не в силах пошевелить своими мелко дрожащими руками и ногами. Да, находиться под ударом самолетов не просто страшно, но очень страшно: даже если ты прикрыт броней. Ибо броня сверху хреновая, и если истребитель будет пикировать более отвесно, то она не спасет даже от его слабенькой пушечки.

Дико хочется курить.

– Шаманов! Где ты, вражий сын! – донеслось с улицы.

– Я! – Дрожь в руках немного улеглась, и я начал выбираться из отделения управления.

– Ты чего такой белый? Ну-ка давай: одна нога здесь, другая там – беги к Коробкову, посмотри, что у него с движком.

– Есть! – Козырнув, выбрался из танка и потопал вдоль опушки леса, где стояли машины нашего батальона. Пятый по счету танк лениво дымил, и возле него суетились члены экипажа.

– Что случилось?

– Маслорадиатор пробило! – отозвался незнакомый танкист с «пилой» в петлицах.

– Да, отъездились вы, похоже, товарищ старшина!

– Боюсь, что да!

– А где коробковский танк-то?

– А вона за нами! У них после разрыва бонбы движок чего-то не заводится.

– Спасибо! Успехов вам, товарищ старшина!

Танк Коробкова, новенький БТ-7 с конической башней, но без радиостанции, стоял посреди густых кустов, почти полностью закрытый листвой от дороги. Крыша его моторного отделения была поднята и частично закрывала собой башню, тогда как задницы танкистов в синих комбинезонах торчали из раскрытых потрохов.

– Сашка, что тут у вас? – подергал я за синюю штанину.

Ноги зашевелились, над моторным отсеком появилось чумазое лицо в танкошлеме с выбившимся из-под него рыжим чубом.

– Леха, ты, что ли? Давай помогай, а то движок будто захлебнулся, мать его, и заводиться никак не хочет!

– Обожди! А чего вы делаете-то?

– Да хрен его знает. Вроде хлебнул двигатель газов от взрыва и заглох. Мы сняли фильтр и прокрутили вал, а он один хрен не заводится!

– Ну-ка, дай гляну!

Я взобрался на моторное отделение и посмотрел на двигатель в раскрытом отсеке. Что толку смотреть-то на него, это же эм-семнадцать, я в жизни никогда не видел таких! Стоп! Не видел или видел? Что-то мне вид карбюратора не нравится.

– Сашка, давай-ка лезь в карбюратор. Что-то он мне не нравится!

– Да что там с ним могло случиться-то?

– Вас ведь тряхнуло от взрыва?

– Ну да, еще как тряхнуло!

– Помнишь, у нас на учениях при столкновениях БТ карбюраторы захлебывались? Может, и сейчас что-то подобное случилось?

– А ведь верно! От сильного удара подача топлива иногда прекращалась. Что-то с поплавком было. Спасибо, Леха! Наверняка в нем проблема. Сейчас решим…

Наш отдых под сенью густой акации не затянулся. Спустя тридцать минут все исправные переправившиеся танки были готовы к дальнейшему наступлению. Появилась пехота, а еще через четверть часа мы вышли к полю, позади которого виднелись белые мазанки какого-то села.

Через десять минут – атака! Мы развернулись у края поля и замерли в ожидании ракеты. Сейчас дадим им прикурить! Сейчас поквитаемся, мать их! Тридцать танков, включая новейшие КВ и Т-34, сейчас ринутся на это фашистское отродье! Снесем все к едрене фене! У меня внутри что-то зашевелилось от предчувствия грядущего боя… Кулаки чесались и требовали драки.

Я смотрел в полуоткрытый люк на лежащее перед нами поле, ожидая тычка в спину, как вдруг заметил шевеление по дальней кромке поля, метрах в пятистах от нас. Что-то черное замелькало там между светлыми стволами деревьев перелеска. Я даже приподнялся с сиденья от волнения, которое вскипало внутри, а затем начал дергать своего командира за брючину:

– Танки! Танки!

Видимо, он услышал, так как замахал на меня рукой и показал кулак. Я вновь упал в свою сидушку, ожидая дальнейших распоряжений, но командир, видимо, на мгновение позабыл про меня. Немецкие танки (а это были они) не торопясь двигались наискосок к нам, придерживаясь, видимо, дороги, проложенной напрямки через поле.

Зашевелился наш новый заряжающий, носитель странного имени – Жиянбой. Значит, сейчас будут стрелять. Ладно, я им в этом не помогу. Лучше подготовиться к маневру. Зайцев очень любит менять позиции и маневрировать сразу после выстрелов.

Дум-м – поплыл колокольный звон внутри танка. Это командир открыл огонь. Я попытался увидеть результаты нашей стрельбы, но тщетно. Немецкие танки теперь спрятались за облаками дыма и пыли, поднятыми нашими разрывами.

«Это кто же осколочными садит? – пронеслось в голове. – Танку-то с них ни тепло ни холодно».

Но, заметив возле задних танков головы в угловатых касках, успокоился. Тут же довольно болезненный пинок в правое плечо напомнил мне, что маневрирование начинается.

Я сдал назад и почти тут же развернулся, а воткнув вторую, ощутил, что командирский сапог колотит меня чуть ниже шеи.

– Вперед!

Мы ломанулись прямо через кусты, имея твердое намерение отскочить подальше от нашей первой позиции открытия огня. Но, правя в нужном направлении, я не видел ничего, кроме массы ветвей, что со всей дури хлестали в мой полуоткрытый люк, и дурел от ощущения полной непонятности происходящего кругом.

Вдруг кто-то схватил меня за голову.

– Стой! – надрывался в крике лейтенант, тряся меня как грушу.

Я оглянулся и увидел белый оскал его зубов. Он что-то говорил, сжимая правую руку в кулаке. Матерился, наверное, затем пнул меня в левое плечо. Все-таки хреново без внутренней связи.