— Наливай, чего уж там, — сдался Леонид.

Петрухин споро раскидал водку по фирменным заведенческим стаканчикам, вслух по ходу дела заметив: «Красивая посудка, надо бы экземплярчик домой упереть, для коллекции».

— Ну! Давай, дружище! За взаимную любовь ко всему прекрасному! Включая денежные знаки.

— М-дя… И снова он!

— Кто?

— Петрухинский цинизм: бессмысленный и беспощадный, — пояснил Купцов.

— Я протестую! Цинизм тут ни при чем. Просто, как образно сказал поэт-песенник, «я уже нахожусь в таком возрасте, когда мужчину могут украсить только деньги».[14]

Приятели чокнулись, но донести водку до организма не успели, так как у Дмитрия некстати заголосил телефон.

— Тьфу, з-зза-раза! Это что за злыдень в столь ответственный момент под несущую руку каркает?!

Петрухин достал мобильник, сердито посмотрел на дисплей и…

Как-то странно изменился в лице.

После чего со словами: «Подержи! Только не ставь — примета плохая!» — он всучил свой стакан Купцову и, ничего не объясняя, почти бегом рванул в направлении открытой летней палубы.

Туда, где музыка хотя и гремела, но не столь «децибельно», как здесь, в зале.

* * *

Безусловно, к ответу на ТАКОЙ звонок не мешало подготовиться.

Но Петрухин, опасаясь «сброса», ответил сразу, едва только вырвался на воздух:

— Привет!

— Здравствуй, Дима. Тебе сейчас удобно говорить?

— Да, конечно.

— Просто там у тебя какая-то музыка.

— Не обращай внимания. У фирмы нонче корпоратив, по случаю юбилейчика. Так что вынужденно приходится отбывать номер.

— Поздравляю.

— Брось. Меня-то с чем? Лучше скажи: как ты?

— В целом нормально. Я ушла из Мариинской больницы и устроилась в ВМА. Вот буквально на прошлой неделе назначили старшей медицинской сестрой отделения военно-полевой хирургии.

— Тогда это я тебя поздравляю. Насколько понимаю, для лиц вольнонаемных в вашем богоугодном заведении это действительно круто. Да, а почему хирургии? А как же твоя кардиология?

— Решила сменить профиль. Как ни крути, а дополнительные три тысячи к окладу не помешают.

— Ого! Так ты теперь у нас завидная невеста? Умница!

— Спасибо…

Далее повисла пауза — никто не решался заговорить первым. Словно боясь неосторожным словом спугнуть невидимого собеседника.

Неужели они окончательно разучились понимать друг друга? А ведь может статься и так, все-таки полгода прошло. Притом что во времена оные подобную «неловкость» промеж двух (пардон за пафос) влюбленных сердец невообразимо было даже помыслить.

— Натах! — первым не выдержав, взял на себя ответственность Петрухин. — У тебя что-то стряслось? Или ты… просто так?

Последняя фраза была произнесена с плохо скрываемой надеждой.

— Понимаешь, Дима, с этим назначением столько всего навалилось. В смысле — работы новой…

— Понимаю.

— Вот собралась немножко подучиться, вспомнить кое-что. Сунулась, а книг-то и нет.

— Каких книг?

— По медицине. Справочник по фармакологии, по хирургии… тоже. Я-то думала, что уже и не пригодятся. Потому и оставила там, у нас на антресолях. То есть, я хотела сказать, «у тебя».

— Я ничего не выбрасывал! — поспешил успокоить Дмитрий, автоматически подмечая щемяще-трогательную оговорку «у нас».

— Спасибо. Тогда, может быть, у тебя найдется время, в которое я смогла бы подъехать, порыться и что-то забрать?

— Да какие вопросы? Приезжай хоть завтра! Тебе когда удобнее — утром, днем, вечером? Хотя… вечером, наверное, тебя ТВОЙ не отпустит?

— Извини, я не расслышала: кто не отпустит?

— Ну этот твой… Винтик-Шпунтик.

— А… Я ушла от Сергея.

— ЧТО? КОГДА?

— Вот уже месяца три как.

— Ни фига себе! И все это время молчала?!. Ой! То есть я хотел спросить: как? почему?

— Это долгий и всяко не телефонный разговор, — печально отозвалась Наташа.

* * *

Беседа Петрухина с бывшей возлюбленной, она же — экс-гражданская жена, затягивалась. Пребывавший в неведении относительно того, какая такая сила смогла заставить напарника пренебречь почти приведенной в действие водкой, Леонид, устав ждать, сначала опростал свой, а затем и петрухинский стаканы. Получилось классическое: «за себя и за того парня».

Купцов потянулся за малосольным закусочным огурчиком и лишь теперь запоздало приметил, что в его сторону направляется персонаж, от встречи с коим на протяжении всего вечера он целенаправленно уклонялся.

Леонид чертыхнулся и даже бросил взгляд на стеклянные двери, но тут же отогнал мысль о постыдном бегстве — при любых раскладах это выглядело бы слишком «по-детсадовски»…

— Ба-а! Узнаю, узнаю старую школу! — неминуемо, аки рок, накатываясь, преувеличенно-радостно провозгласил Пономаренко. — С двух рук пьем? Ай, маладца! Если не ошибаюсь, это называется «по-македонски»?

— Угу. Дуплетом, — мрачно буркнул Купцов. — Здравия желаю, господин полковник.

— Здравствуй-здравствуй, Леонид Николаевич! Это ж сколько мы с тобой не виделись? Полгода? Больше?

— Где-то так.

— Ну давай, что ли, за встречу?

— Почему нет? — пожал плечами Купцов.

Бывший подчиненный налил бывшему начальнику.

Чокнулись, выпили, закусили…

— Значится, ты теперь на Брюнета пашешь?

— Так же как и вы, насколько я понимаю? — дерзко и «по-еврейски» ответил вопросом на вопрос Купцов.

Пономаренко огорченно вздохнул:

— Вот, сколько я тебя помню, Леонид Николаич, в твоем служебном табеле были сплошь пятерки. Кроме отметки за поведение. А все почему?

— И почему?

— А на язык не сдержан. А ведь молчание, как известно…

— Знаю-знаю! — перебил бывшее руководство Леонид. — Молчание — лучший довод в споре с руководством.

— Это откуда? — расхохотался Пономаренко. — Надо будет запомнить. Народная мудрость?

— Можно и так сказать. Народ, он ведь не из одних только костромских крестьян. Как ни странно, купцы, полицейские и чиновники тоже им являются.

— Вижу, Брюнет не ошибся, когда взял тебя на работу. Дела с убийством Нокаута, а потом Людоеда — это ведь ты поднимал?