Этот закон я вывела уже в первые дни моего пребывания в усадьбе Поливановых, а сформулировала только сейчас. Правда, от этого мне было как-то не легче. Я понимаю, когда весь мир тебя хочет и распахивается перед тобой, раскрывает тебе свои объятия. Ничего подобного на практике не случается: тебя все хотят, но раскрываться, распахиваться приходится тебе же самой. Конечно, рано или поздно встанет извечный женский вопрос: «Может, не надо?» Но почти всегда он, к сожалению, риторический.

Как писал кто-то, этот случай был всех злее. Так счастливо избежать хозяина с хозяйкой, а после этого стать первой женщиной Поливанова-младшего мне совершенно не хотелось. Я не испытывала ни любопытства, ни гордости женщины-первопроходчицы, ни женского милосердия. Я его тихо ненавидела, может быть, даже больше, чем его папашу – дона Поливанова. Ничего, кроме презрения и отвращения, я к хозяйскому сыночку не испытывала. Я скорее готова была с риском для жизни залезть на крышу особняка и вступить в половую связь с зодиакальной лошадью, чем отдаваться в этот вечер подрастающему поколению.

Наверное, я не права. Порхала бы бабочкой от одного цветка любви к другому. Нет, полетела на огонь и чуть не сгорела. Какая-то пуританская дура во мне прочно сидит. Вот взять ту же Наташку Солоху. Она на секс смотрит так же, как на свой любимый вид спорта. Обычное единоборство в постели, азартный спортивный поединок по правилам. Правда, Солоха сама мне призналась, что как-то раз в постели в самый ответственный момент дали знать о себе годы тренировок, и Наташка стала действовать «на автопилоте». Несчастного любовничка пришлось откачивать – Солоха чуть не задушила его. Потом плакала, что впервые в жизни влюбилась: такой парень хороший, не то что эти качки – мясо одно надутое, а в постели никакой твердости. Теперь любимый и единственный бегает от нее, а Наташке его не догнать, потому что он с кафедры легкой атлетики.

Другое здоровое отношение к сексу было у нашего факультетского славянофила Игната Хомутова. Он даже на зачеты приходил босиком, в косоворотке, подпоясанный веревочкой. Копна пшеничных волос и рыжая борода. Преподаватели, в основном западники, относились к нему с сочувствием и старались не замечать, как Игнат списывает, прикрываясь густой рыжей бородой. Грозная англичанка Изольда Альбертовна, которая даже мне никогда не ставила зачет с первого раза, словно чувствовала перед ним какую-то вину, краснела как маков цвет и расписывалась в ведомости, почти его не спрашивая. «Стыдно бабе за англичан, за то, что они после войны наших казаков Сталину выдали!» – говорил Хомутов, тряся зачеткой. Мне-то было понятно, что Изольда Альбертовна видела в нем рыжебородого шотландца и мечтала переодеть его из холщовых штанов в клетчатую юбку.

Так вот, Игнат Хомутов проповедовал веселый секс. «Издавна простой русский люд относился к любовному греху с шуткой-прибауткой, – рассказывал он набившимся в одну из общажных комнат филологам. – Бабы в старину аж заходились от смеха на сеновале. Чего ржете-то? Я дело говорю! Сами подумайте, олухи, велика ли разница между щекоткой и лаской любовной? Да разве не смешны мы во время совокупления? Умереть со смеху можно! Смех, а не грех! Это уж потом попы вбили всем в головы сказки про адово пламя и чертей. Тут уж всем стало не до веселья. Залезут на сеновал, или в поле убегут, а сами про себя думают: „Грешим мы, будет нам на том свете погибель!“ Задняя мысль эта очень мешает процессу. Отсюда импотенция, всякие прочие отклонения… А вы смейтесь, смейтесь! Не сейчас надо ржать, а в постели… »

Признаюсь, что согрешила. Из чистого любопытства, а также из уважения к народной традиции, после одной из студенческих пирушек, я уединилась с Игнатом в одной из комнат. Я, наверное, была слишком пьяной, но от смеха аж заходилась. Хомутов же был очень серьезен, пытался говорить о языческом культе плодородия, глядя на мое голое тело. Когда же он стал объяснять мне про фазы луны, которые не способствуют сегодня его мужской силе, я поняла, что передо мной та самая жертва задней мысли. Хорошо, что в комнату неожиданно ворвался мой тогдашний ухажер, пьяный и потому веселый. Игнат, тактично оставляя нас наедине, не забыл проинструктировать: «Веселее, братцы, с шуткой-прибауткой! Дело это больно потешное!»

Все эти рецепты и воспоминания мне сейчас не помогали. Я была влюблена, и все остальное казалось мне происходившим очень давно и не со мной. Может, я это видела когда-то в старом черно-белом кино. А теперь была одна реальность любви, и в ней не было места господам Поливановым.

Но играть Зою Космодемьянскую перед тупыми бандитствующими ублюдками мне тоже не хотелось. А в том, что Поливанов выполнит свою угрозу, я не сомневалась. Жизнь человеческая, а тем более чья-то честь или чье-то здоровье, были для него явно пустым звуком.

Мне надо было притвориться всего только на один вечер. Даже не притвориться, а стать опять на какое-то время той самой Светой Черновой, которая первый раз шла по этой дорожке к зеленому особняку с золотыми маковками.

Ладно. Раньше ляжешь, раньше встанешь. Образ женщины делает ее одежда. Наряжусь, например, в кожаные шорты и высокие сапоги, возьму плетку и буду гонять этого недоросля по комнате. А когда устанет, наступлю ему каблуком между ног и скажу с садистской улыбкой: «Тебе понравилось, мой маленький раб? Теперь ты настоящий мужчина! Когда поправишься, я приду опять, моя крошка!» Хороший образ. В нем можно даже врезать Поливанову-младшему пониже спины сапогом на прощание, а потом выйти из комнаты и из образа.

А что если прийти в комнату к Поливанову-младшему в костюме Зои Космодемьянской? В рваной ночной рубашке, с веревочной петлей на шее и картонной табличкой «Поджигатель любви»? Нет, рвать ночную рубашку ради этого охламона я не буду. И где мне искать веревку? Еще подумают чего?

Изображать древнегреческую гетеру Фриду, пожалуй, тоже не годится. Слишком серый, не поймет. А может, зря я вообще ломаю голову? Зайти быстренько и выйти. Получите и распишитесь. Ваш мальчик? Ваш. А машина моя. Название Поливанов подобрал соответствующее моменту – «Мазда»! Нет, хозяину не откажешь в юморе.

А что если? Да! Это идея! Наверняка в этой элитной гимназии, куда каждое утро Поливанова-младшего отвозит черный «Мерседес» с охранником, есть симпатичные учительницы, которых эти оболтусы тайно вожделеют. Хотя в наше время все тайное быстро становится явным. Даже если я ошиблась в деталях, воображение их работает именно в этом направлении. «Хорошенькая училка, которая запросто ставит мне одну „пару“ за другой, а я запросто ставлю ее… » Так оно, скорее всего, и есть! Не думаю, что сексуальная фантазия Поливанова-младшего уж слишком отличается от общего пубертатного потока.

Будем считать это небольшим любительским спектаклем. Сегодня вечером последний раз на вашей провинциальной сцене – звезда театральных подмостков Светлана Чернова в роли учительницы. Я утверждаю себя на эту роль без проб и дублей.

Вот я и училка! Судьбу не обманешь. Как я не отбрыкивалась от моей филологической кармы, никуда от нее не делась. «Здравствуйте, ребята! Сегодня мы с вами приступим к новой теме: „Первый сексуальный опыт“. Прошу открыть тетради и снять штаны… »