– А теперь самое главное, Митци: уничтожь проклятую запись!

Конец был быстрым и бесповоротным. Маленькая фигурка на видео поднесла телефон к губам:

– Чтобы наши смерти не оказались напрасными, уничтожь то, что принесла в этот мир!

В этом был весь Шло, до мозга костей: он не прекращал орать в телефон, даже когда мир накренился и сбросил его в вечное безмолвие.

Фостер потянул дверную ручку – заперто. Сквозь окна цоколя виднелась комната – все помещение покрывал слой пыли. Ни привычного круга складных стульев, ни таблички в окне – приветствия родителям пропавших или погибших детей. Стоя на нижней ступеньке бетонной лестницы, ведущей в подвал, Фостер почувствовал себя как в могиле, поэтому поднялся на улицу. У бордюра стоял потрепанный «Додж», и не было во всем квартале ни одной другой машины. По авеню неподалеку шло основное движение, и оттуда донесся звук приближающихся шагов.

Вдоль кирпичной стены двигалась фигура. Она приблизилась, и стало видно, что к нему идет мужчина, а потом Фостер узнал Робба. Еще находясь на отдалении, Робб крикнул:

– Ты опоздал, ничего уже не изменить!

Фостеру подумалось, что на самом деле его зовут, конечно, не Робб. И все члены группы поддержки были подставными, и место, где они встречались, не было местом встреч группы поддержки: здесь происходило нечто иное.

– Только я и был настоящим, да? – крикнул Фостер. – Почему выбрали меня?

Робб, уже не наставник в группе, которой никогда и не было, остановился на безопасном расстоянии. Он ответил снисходительно, улыбаясь одновременно самодовольно и виновато:

– Просто ты единственный, кто отозвался и пришел. Мы поставили ловушку, и ты в нее попал.

Все они были лишь наемными актерами; он попал в аферу, как в старом кинофильме. В долгоиграющую аферу, рассчитанную на годы обмана. Друг перед другом они репетировали истории, в которых теряли детей. В первый же вечер, когда Фостер прочитал объявление, спустился по ступеням и открыл дверь, они встрепенулись и обрадовались, – должно быть, им надоели выдуманные рассказы о выдуманной смерти. Лжец, вравший в тот момент про погибшего ребенка, начал плакать, и Фостер купился.

Теперь же он спросил:

– Должны быть и другие родители, так по-чему я?

Робб, который был совсем не Робб, а голос с пленки, недовольный, что крови много и ножей мыть – невпроворот, пожал плечами:

– Ты не лучше и не хуже других. Скажем, подошел по размеру.

Фостер нащупал пистолет в кармане пиджака.

– Нужен был злой, – добавил не-Робб, – чтобы мы могли направить его ярость.

Это он про похороны, про сцену с толпой. Все подстроили так, чтобы Фостер завелся. Оказывается, не только Люсинда направляла его, но еще и эти. Вот только цели у них были другие.

– Не принимай на свой счет, – сказал не-Робб, от самодовольства которого не осталось и следа. Он почесал затылок, опустив голову. – Перед нами стояла задача: найти человека безжалостного, чтобы его ярость не иссякала долгие годы. – Он обернулся, остановив взгляд на чем-то, и добавил: – Лучше всего работу выполняет человек, который и не знает, что выполняет работу.

Фостер посмотрел туда же, но увидел лишь окно, а в окне колыхались шторы. Не-Робб шагнул к стене здания, словно пытаясь слиться с кирпичной кладкой.

– Я – обычный посланник. – Он снова посмотрел на шторы. – Передай своему боссу…

– Какому еще боссу? – удивился Фостер.

– Передай Митци Айвз, – пояснил не-Робб, – что во вторник она должна отдать то, о чем мы говорили.

На сцене появился новый персонаж. Медленно-медленно в их сторону шел патлатый незнакомец – какой-то укуренный косматый дегенерат. Не-Робб внимательно следил за тем, как Фостер смотрит на приближающуюся фигуру тощего анархиста.

– Во вторник, в четыре, – сказал не-Робб. – В это время мой босс приедет и отберет то, что она должна отдать.

– Да что она должна отдать? – недоумевал Фостер.

Уходя с дороги, не-Робб произнес:

– Она знает. Скажи, чтобы отдала, пока не поздно.

С этими словами он повернулся к Фостеру спиной и пустился наутек.

В какой-то момент показалось, что тощий пройдет мимо. Однако увешанный фенечками хиппи злобно ощерился, и стало видно, что его руки сжаты в кулаки. Размахнувшись с плеча, он засадил быстрым и мощным боковым ударом Фостеру в череп. В глазах засверкали звезды, колени подогнулись, и Фостер грузно осел на тротуар. От удара из кармана вылетел пистолет – выпал, прогрохотал по дорожке, свалился с бордюра и исчез в сточной канаве.

А незнакомец пошел своей дорогой. Хотя теперь он не казался совсем уж незнакомцем. Откуда-то в памяти всплыл резкий запах одеколона и слова:

– Жестко, чувак.

В дайнер Митци вошла с жемчужным ожерельем на шее. На дальнем диванчике сидела и ждала ее знакомая актриса. Митци скользнула за столик и спросила:

– Ты звонила насчет работы?

Блаш Джентри ответила не сразу. Не снимая здоровенных солнцезащитных очков, она рассматривала выросший живот Митци.

– Везет. Вот бы и мне ребеночка.

Митци сразу поняла, что Блаш сама организовала свое похищение – получить повод не пойти на вручение «Оскара».

Она ответила:

– Заведи ребенка со своим похитителем.

– С ним не получится, – покачала головой Джентри, – староват. Все, что с ним можно завести, так это проблемы да дурную наследственность.

Подошла официантка, совсем юная, из тех подающих надежды красоток, что слетались в то время в Калифорнию, чтобы оживить кинобизнес. Митци оценила девицу как старательную, но безнадежную. Когда приход звука погубил целое поколение звезд немого кино, им на смену набрали актеров из нью-йоркских театров. И вот театр опять должен дать новых звезд киноиндустрии.

Блаш сняла очки. Увидев настоящую звезду, официантка опешила, но нашла силы спросить:

– Что закажете?

– Ничего, дорогуша, – ответила Джентри, – разве что кофе.

Был обеденный час. Митци заказала только бокал белого вина, попросив налить побольше. Официантка уставилась на необъятный живот, однако решила не рисковать.

– У нас есть шираз.

– Тогда мне тоже, – сказала Блаш.

Когда официантка ушла, актриса выдернула салфетку из подставки на столе и принялась мять бумагу. В конце концов она пробормотала, не глядя Митци в глаза:

– Кое-кто дал мне знать, что у тебя есть кое-что и оно не твое.

Блаш передавала послание сдержанным деревянным голосом.

– В сложившихся обстоятельствах эти люди попросили меня вмешаться.

Словно иностранка, впервые читающая сценарий, она произнесла: