Ну, а я хотел предложить государю нашему Ивану Федоровичу организовать поселения тимландцев вдоль границы с Силирией. А что? Сначала на ограниченный срок, так сказать, во искупление своей вины. Дать им землю, налоговые послабления сделать. Глядишь, приживутся, еще и родственников соблазнят с родины хорошими условиями жизни. Пусть обживают этот малозаселенный край, естественно, в обмен на охрану границы. Это должно отвадить силирийцев от посягательств на так называемые спорные территории, и тогда одной головной болью у таридийского царства станет меньше – сейчас-то чуть не раз в два года приходится гонять туда войско, чтобы образумить наглых соседей.

Но это всё так, прожекты. Пусть самодержец со своим старшим сыном сами решают судьбу пленников. А пока сотню самых знатных и представительных из них мы послали в Ивангород в сопровождении драгун майора Шторма.

А мы с Григорянским задержались в Бобровске. Нужно было решить вопросы по укреплению здешней границы, дабы не повторилась ситуация с нападением тимландцев, а также принять наш нечаянный приз в виде корабля с грузом фрадштадтских зеркал и тимландского золота.

Зеркала и часть золота я сдал местному казначею по описи, дальше уже была не моя забота, как этот груз попадет в столицу. Другая часть золота была обменяна на рубли и выдана войскам в качестве премии, всё честь по чести, заслужили. Еще я распорядился отправить деньги семьям погибших.

Всё это заняло пару дней, но задержаться пришлось чуть подольше. Местная элита устроила соревнования по возданию нам почестей. Пришлось посетить несколько балов, где двух столичных князей изо всех сил старались охмурить местные красавицы и где меня, о ужас, даже учили танцевать.

Не знаю, насколько сильно сопротивлялся охмурению Григорянский, но в дороге постоянно какую-то Василису вспоминал. Обхохочешься: Василий и Василиса! Но это его дело, пусть сам разбирается. Со мной же у бобровских красавиц ничего не вышло. Как-то я даже не сразу заметил, что всех местных девиц невольно оцениваю по «стобальной шкале Ружиной»: вон та – двадцать пять баллов, а вот эта где-то тридцать два – тридцать три балла. Не то чтобы я влюбился в Наталью Павловну, но… Стоило признать, что среди всех встреченных в этом мире представительниц слабого пола именно она больше всех соответствует моим представлениям о женской красоте. А если еще взять в расчет столь немаловажное для меня качество, как наличие ума, и то, что она не побоялась под носом у Глазкова пытаться решать мои проблемы, то у графини Корбинской и вовсе не предвидится конкуренток. А может, и влюбился…

– Ну, здравствуй, Миха Холод! – мое уединение было самым беззастенчивым образом нарушено молодым человеком в длинном овчинном тулупе, плюхнувшимся на лавку прямо напротив меня.

– Мы знакомы? – недовольно поморщился я.

Подошедший не спешил отвечать на вопрос, внимательно изучая мое лицо прищуренными глазами. Сам он выглядел уставшим: худое, изможденное, заросшее черной бородой лицо, потрескавшиеся губы, темные круги под глазами. И вместе с тем благородное происхождение товарища не вызывало никаких сомнений – чувствовалась в нем порода дворянская. Как бы то ни было, но я не знал этого человека, что, впрочем, не отменяет возможности знакомства с ним настоящего князя Бодрова.

– Ну, надо же, ни намека на узнавание, – знакомый незнакомец в восхищении прицокнул языком, – неужто и вправду тебя так хватанули по голове, что отшибли память?

– Мне повторить свой вопрос? – я с сожалением поставил на стол недопитую кружку пива, осторожно смещая левую руку поближе к рукоятке кинжала.

– О, Бодров! Ты изменился, стал жестче, решительнее, – в голосе говорящего проскочили нотки удивления, – но стал ли сообразительнее, вот в чем вопрос? Неужели нет никаких предположений по поводу моей личности?

– Предположения есть, поверить в них боюсь. Потому что если я прав, то тебя здесь просто не может быть, – действительно, невелика задачка – Михой Холодом князя Бодрова называло весьма ограниченное число лиц. – Но тогда и ты не должен удивляться моей забывчивости, ведь твои люди приложили к ней руку.

– Так себе с сообразительностью, Бодров, – грустно усмехнулся Андрей Воротынский, – не преувеличивай возможности моих людей. Их едва хватило на то, чтобы вытащить меня с каторги. Куда уж там организовывать на тебя охоту! Да и незачем это делать, ведь ты ничего плохого мне не сделал!

– Интересная версия, но с чего же тогда все эти неприятности?

– Источник неприятностей у нас с тобой, Миха, один. И имя ему, – Воротынский на всякий случай оглянулся и понизил голос, – Никита Андреевич Глазков. Наболтали мы по пьяному делу лишнего, ну так сколько раз так бывало-то? А в этот раз дошло всё до ушей начальника Сыскного приказа, и он ухватился за эти разговоры обеими руками.

– Историю о том, как мы мечтали выкинуть из очереди на престол Федора, я знаю, – поспешил предупредить я. Выслушивать этот бред еще раз не было никакого желания.

– Хорошо, что знаешь. Сбережем время. Об этом мы говорили, пока с нами был царевич Алешка. Указы сочиняли, должности распределяли – дурачились по полной программе. Ну, а когда Алешка уснул, мы с тобой продолжили линию. Я поинтересовался, не хотел бы ты занять таридийский престол? Ведь для этого нужно всего лишь подвинуть не одного, а двух царевичей. Следующий-то в очереди на царство – ты.

– И что же я ответил?

– Сначала ты отказался, но потом изменил решение.

– Все интереснее и интереснее, – не смог я сдержать сарказма в голосе. – И что же заставило меня изменить свое решение?

– А я просто рассказал тебе историю твоих родителей, – опальный граф очень серьезно смотрел мне прямо в глаза. – Вижу, что придется повторить. Что ты знаешь о смерти родителей, Миша?

– Вроде как заболели внезапно, – пожал плечами я, поскольку никаких подробностей не знал, – то ли чахотка, то ли что-то подобное, доктора ничем не смогли помочь.

– Чахотка, Миха, не появляется внезапно и не убивает здоровых людей буквально за неделю. Тебе ли этого не знать? А с твоими родителями именно так и произошло. И случилось это после того, как твоему отцу поступило предложение сместить на троне своего родственничка Соболева. И трагедия заключается в том, что он-то отказался! Но в Ивангороде сам знаешь у кого везде глаза и уши – дошла информация до Сыскного приказа. И твои родители быстро заболели и умерли! А повар, которому хватило ума сразу пуститься в бега, еще много лет прожил во Фрадштадте. Надеюсь, тебе всё понятно?

– Более чем, – задумчиво отозвался я.

Можно поверить в правдивость этой версии. Заграницу не устраивает политика, проводимая Соболевыми, всем соседям нужна безвольная и послушная Таридия, и они задумались о смене правящей династии. Бодровы являются ближайшими легальными претендентами на престол после Соболевых, вот с ними и попытались договориться. Видимо, по этой же причине через Воротынского и меня попытались прощупать на эту тему. И остается только гадать о том, насколько длинна очередь обрабатываемых претендентов. Кстати, нужно будет Григорянского попытать – он же тоже в каком-то там колене родственник.