Утром 10 апреля Бен вошел в зал суда и занял свое место. В помещении, кроме него, никого не было. «Я знал, что это будет мрачный день», – вспоминал Бен позже. Постепенно зал суда заполнили немецкие адвокаты, представители обвинения, переводчики, судебные приставы и публика. Присутствующих призвали к тишине, и трое судей в черных мантиях один за другим проследовали на места. Скамья подсудимых пустовала. Внезапно открылась облицованная темным деревом дверь лифта, которым подсудимых доставляли из конвойного помещения. В зале появился группенфюрер СС Отто Олендорф, которого сопровождали двое рослых темнокожих охранников в военной форме США с белыми дубинками в руках. Олендорф взглянул на охранников, затем на судей. Размеренными движениями он надел наушники, которые ему подали. Стоя он ждал своего приговора.

«Обвиняемый Олендорф, – произнес Масманно, – на основании пунктов обвинения, по которым вы признаны виновным, суд приговаривает вас к смертной казни через повешение». Осужденный не проявил никакой реакции. Он снял наушники, кивнул в сторону судей и вернулся в лифт. Дверь за Олендорфом закрылась, и Бену показалось, «словно он спускается в ад».

Следующим появился Науман. Он был приговорен к смертной казни так же, как и Блобель, Блюме, Зандбергер, Зайберт, Штаймле, Биберштейн, Брауне, Хенш, Отт, Штраух, Клингельхёфер и Шуберт. В общей сложности суд вынес четырнадцать смертных приговоров – больше, чем в любом другом последующем Нюрнбергском процессе и больше, чем в процессе над главными военными преступниками в Международном военном трибунале, который вынес двенадцать смертных приговоров. Йост и Носске получили пожизненное заключение. Шульц, Зикс и фон Радецки были приговорены к двадцати годам тюремного заключения, Фендлер и Рюль – к десяти. Графу суд зачел срок, отбытый за время предварительного заключения.

Это был трудный момент для главного обвинителя и председательствующего судьи. Масманно предчувствовал, что его «чувствительная душа» будет испытывать сильные мучения, как он признается в «Командах Эйхмана». Чтобы в решающий момент не проявить слабость, он прибегнул к уловке. Масманно читал подготовленный текст с листа и не снимал очки для чтения даже тогда, когда смотрел в сторону осужденных. Так он видел их лица «смутно и неразличимо».

Приговоры удивили Бена. Накануне он составил список, в котором записал ожидаемую меру наказания для каждого осужденного. В некоторых случаях наказание оказалось более суровым, чем он ожидал. Наблюдать, как четырнадцать человек приговаривают к смертной казни через повешение, даже с учетом того факта, что их виновность в массовых убийствах доказана, было «жестоким опытом» для Бена. Приговоры, звучавшие один за другим, и драматические спуски осужденных в тюремную преисподнюю произвели на него сильное впечатление. Каждый раз, когда Масманно медленно и сурово провозглашал «Смерть через повешение» (Death by hanging), Бену казалось, что его бьют молотком по голове. «Я боялся, что мой череп лопнет», – писал он позже. Никогда в жизни у него не было такой головной боли.

Обычно, когда суд заканчивался, главный обвинитель устраивал небольшую вечеринку. Чтобы не нарушать традицию, Бен пригласил всю команду к себе домой. Но вечером у него не было никакого настроения праздновать, и он сразу отправился в постель. Главный обвинитель, который выиграл процесс и так уверенно справился, ушел со своей вечеринки.

Он думал о том, что ему пришлось пережить в последние дни и месяцы, – и о том, что должно произойти. Смертная казнь не казалась ему слишком суровой: «Эти нераскаявшиеся массовые убийцы заслужили ее». Дело было не в этом. Напротив, он опасался, что масштаб преступлений мог показаться «тривиальным», если казнь горстки преступников позволит считать вопрос решенным или даже забыть о нем. «Мы обязаны жертвам сделать их гибель более значимой», – размышлял Бен. Если бы можно было выявить их страдания и продемонстрировать, что закон не прощает такую жестокость, то только тогда призыв «Никогда больше!» мог бы стать реальностью. То, что случилось, нельзя было исправить, но нужно было попытаться предотвратить повторение подобных вещей в будущем. «Таким было мое намерение в ходе процесса, таким оно осталось навсегда», – признался Бен. Он чувствовал, что приговор подтвердил его стремления.

После оглашения приговора он сделал то, чего не позволял себе в ходе судебного процесса: встретился с одним из преступников. Главный обвинитель посетил главного обвиняемого Отто Олендорфа, приговоренного к смертной казни, в его камере. «Я знал, что Олендорф, отец пятерых детей, был умным и сравнительно честным человеком», – объяснял Бен свой поступок. В суде Олендорф не искал пустых оправданий, как многие его товарищи на скамье подсудимых, а сформулировал достаточно разумные правовые аргументы. Поэтому Бен испытывал к нему нечто вроде сострадания. Он спустился в помещение, находившееся под залом суда. В каморке, разделенной защитной стеклянной перегородкой, через небольшое окошко он говорил с массовым убийцей, ответственным за гибель десятков тысяч мирных жителей. «Господин Олендорф, могу я что-нибудь для вас сделать?» – спросил Бен по-немецки. Он рассчитывал на личную неформальную беседу и был готов передать родственникам Олендорфа примирительное послание. Бен ожидал, что Олендорф скажет: «Скажите моей жене и детям, что мне жаль, что до этого дошло». Что-то вроде этого. Вместо этого Олендорф снова начал произносить свои оборонительные речи. «Видите, я был прав. Русские идут, – с горечью сказал он. – Евреи в Америке тоже пострадают от этого». Бен был потрясен его ответом: «Человек ничему не научился и ни о чем не сожалел». Бен встал, посмотрел Олендорфу в глаза и сказал по-английски: «Гудбай, мистер Олендорф». Он больше никогда его не видел.

Два дня спустя Бен получил письмо от Тейлора. Тот выразил свою искреннюю благодарность за то, как Бен справился с процессом по делу об айнзацгруппах, который столь успешно завершился. Руководитель Отдела Главного юридического советника по военным преступлениям был очень доволен своим самым молодым главным обвинителем: «Вы провели свою часть процесса эффективно, без задержек, со значительной экономией средств. Обвинительный приговор навсегда должен стать для вас источником удовлетворения». Масманно также поблагодарил Бена в письменной форме 13 апреля. Его понимание трудностей в борьбе за «последнее наказание» глубоко тронуло Бена. Уже в первый день судебного разбирательства судья был восхищен его «обращением человечества к закону», и, возможно, именно эта мысль – «выраженная так красиво и просто» – задала тон приговору.

Хотя Бена раздражало то, как Масманно исполнял роль председателя суда, взаимное уважение перевесило. В сентябре 1948 года Бен направил похвальное рекомендательное письмо министру ВМС, отметив, что капитан первого ранга Масманно внес ценный вклад и произвел прекрасное впечатление на всех тех, кто знал его в Нюрнберге. Он отличился своей человечностью, трудолюбием и серьезностью. Приговор, вынесенный по делу об айнзацгруппах, останется важной вехой в международном уголовном праве и постоянным источником мужества и надежды для жертв преследований. Дружеские чувства Бена к Масманно не омрачил даже сувенир, который немецкие адвокаты подарили Масманно. Они вручили судье бронзовую статуэтку пингвина в знак признания «правила пингвинов».