Я не ответил, постоял еще немного возле вольера и отошел к попугаям.

Все эти дни, пока я жил у Евгении, я старался не думать о неизбежности выбора. Я пытался уйти от этих тягостных мыслей. Что ждало меня впереди? Я вставал по утрам, оглядывал стены залитой солнцем маленькой комнатки, и мне не верилось, что все произошедшее — правда. Такого ни с кем не бывает! Это все сон, выдумка, шутка, обман!.. Но потом я опять вызывал в памяти встречу с Гастоном, вспоминал образ Монгола, отчужденный взгляд мальчика, и ощущение нереальности уходило…

Как-то, в один из дней, стараясь облечь свой вопрос в одежды беспечного баловства, я спросил у Евгении, за какую цену она согласилась бы убить человека. «За стоимость шубы из элитного меха», — смеясь, тут же сказала она. Но после, через минуту, серьезно добавила:

— Я не хочу думать об этом. Вдруг смогу назвать сумму. И что тогда? Это будет первый мой шаг?

А вчера, вернувшись с прогулки, я принял решение. Время неумолимо текло, вернуться назад возможности не было. В конце дня я зашел в трансагентство и купил билет до Сургута. Утром Женя уехала по каким-то домашним делам, я собрал сумку, оставил на кухне записку с единственным словом «спасибо» и прижал ее сверху футляром с золотой цепочкой и кулоном внутри…

Теперь я сидел в здании аэропорта, прислушивался к бряканью пятирублевых монет, опускаемых в нутро игровых автоматов, и рассматривал разноликую публику. Я летел убивать человека. В последние дни я постарался избавиться от лишних эмоций. Руководствуясь холодным рассудком, я предпочел свою жизнь и жизнь ребенка судьбе неизвестного мне мужчины из далекого города. Наверное, я сделал этот выбор еще тогда, когда решил снять с карточки первые деньги. Внутри меня кто-то жил, в одной из дальних и сумрачных комнат моей души, кто рассуждал мыслями, схожими с доводами Прокофьева. «Перестань канючить и сделай это», — сказал мне в нашу последнюю встречу мой бывший приятель…

Я вспоминал тот разговор с Прокофьевым, и во мне закипала и начинала метаться опасная злоба. «Давай выполним то, что они от нас ждут, но возьмем за это с Гастона богатую плату», — советовал из закоулков моей души тот, кто имел ко мне самое близкое отношение. Он неспешно расхаживал где-то там, в темных углах, приводил аргументы, низвергал мои возражения и никогда не являлся на свет, всегда оставаясь за его рубежами. Он постоянно находился в тени, я не мог разглядеть его неясного лика. И теперь, в последние дни, он все чаще и чаще стал со мною беседовать…

Игровой автомат прервал течение моих мыслей, высыпав игроку пригоршню пятирублевых монет. Трое жидкобородых хасидов, стоявшие возле подарочной лавке, повернули на дробный звук головы, переглянулись и что-то друг другу сказали. Я стряхнул с себя тягостный морок и решил больше не думать о встрече с Гастоном.

Мимо меня со скучающим видом неспешно прошелся охранник. Следом за ним парень и девушка пронесли клетку с большой белой кошкой. Возле одного из пунктов досмотра начали собираться люди на рейс до Москвы. Я встал с жесткого кресла, взял в руку сумку и направился к выходу.

Снаружи уже было многолюдно и жарко. На землю уверенно сходил полуденный зной. Я постоял немного у входа и поплелся к кафе рядом с парковкой.

Есть в такую жару не хотелось, но в кафе работал кондиционер, было прохладно и тихо. Я решил скоротать время здесь. Устроившись за одним из столов, я сделал заказ и пробыл в кафе до регистрации рейса.

Наш «Як-42» подали без проволочек. Вместе с другими летевшими я доехал в стеклянном автобусе до самолета, и ровно в полдень бортпроводница задраила дверь.

Мое место оказалось почти в самом хвосте, слева, крайним к проходу. Какое-то время я бездвижно сидел, потом взял рекламный буклет и без цели скользнул по страницам глазами. Сунув буклет обратно в карман, я отвалил спинку сиденья и погрузился в тревожное состояние полуоцепенения-полудремы, не дававшее ни забытья, ни покоя. Иногда я выныривал из глубин этой тревожной мути, открывал глаза и провожал скучным взглядом следовавших мимо меня стюардесс. Сексуальность девушек в голубой униформе не вызывала во мне приятных эмоций. Я смотрел на все вокруг с опаской и подозрением, так, словно был в окружении скрытых, хитрых врагов…

Сон никак не шел. Промаявшись больше часа, я оставил надежду убить таким образом время, вернул кресло в прежнее положение и растер лицо. Голова казалась свинцовой, а во рту было сухо. Я отвинтил пробку и отхлебнул из бутылки минеральную воду.

Вдруг, в тот самый момент, когда я отнимал бутылку от губ, меня кто-то легонько толкнул в правый локоть. Не сильно, но, как показалось — настойчиво, твердо. Я невольно напрягся, медленно обернулся и, к своему удивлению, увидел рядом с собой лабрадора.

Крупный кобель палевой масти смотрел на меня из прохода умно и пристально. Его хозяин, крепкий смуглый мужчина, большелобый, с глянцевой лысиной, дремал через проход в последнем ряду. Ни пса, ни хозяина я не видел до этого. Не помнил я их и в зале посадки. «Может быть, они поднялись на борт раньше всех, — подумал я, — и в общей сутолоке я их не приметил?»

Пока я рассматривал хозяина лабрадора, собака привстала и, с жадностью втягивая ноздрями воздух, подалась ко мне. От этого ее движения провисший поводок натянулся. Мужчина ощутил потяжку ремня и с неохотой открыл глаза. Он раздумчиво посмотрел на питомца, потом перевел взгляд на меня и затем снова возвратил его на собаку. Пес каким-то тайным чутьем распознал взгляд хозяина. Неуклюже, как-то смущенно переминаясь на лапах, он спятился по дорожке, повернул морду к мужчине и помотал тяжелым хвостом. После этого человек и собака принялись долго и неотрывно смотреть друг на друга.

Наконец мужчина посмотрел на меня и следом за ним в мою сторону поглядел лабрадор. После этого они опять уставились друг на дружку.

— Он хочет, чтобы вы его погладили, — сказал мне хозяин собаки густым приятным голосом. — Не бойтесь, гладьте смелей, он хорошо воспитан. Правда, Алтай?

В ответ пес радостно приоткрыл влажную пасть и вывалил из нее длинный плоский язык.

— Он хочет? — я был несколько озадачен услышанной фразой. — Хочет, чтобы я его погладил?

— Да, — без тени иронии ответил мужчина, сохраняя на лице прежнее серьезное выражение.

Я не знал, что сказать и как реагировать. Наступила неловкая пауза.

— Погладьте его, — снова предложил мне мужчина. Он переменил ставшую неудобной позу и вытянул в проход левую ногу. — Эта собака редко