старалась скрыть слезы, которые брызнули из ее глаз, то ли хотела скрыть свою радость от невестки.

То, что семье в деревне живется трудно, он знал, но другого варианта разместить их в Баку у него не было.

Жена не знала азербайджанского языка и из-за этого очень переживала. Чувствовала свое женское одиночество, когда не с кем поделиться своей тревогой и мыслями и от этого тосковала. Подойдя к ней, он поздоровался, не решаясь обнять ее, так как во дворе заметил свекра сестры— аксакала дома.

Такие нежности в его присутствии, никто не мог себе позволить. Это воспринималось бы как личное оскорбление старика. Полковник, раздав гостинцы детям, присел на скамейку, в тени густого виноградника. Вскоре за столом собрались все обитатели большого семейства. Сестра со своим мужем, невестки и их дети. Из соседнего дома пришел двоюродный брат Акиф. Накрыли угощения на стол и все вместе стали обедать.

После обеда, полковник решил сходить на берег реки Кура, протекающей всего в нескольких десятках метров от их дома.

Это была возможность остаться с женой наедине и рассказать ей о последних событиях, связанных с его отъездом на фронт. С крутого берега хорошо было видно, как Кура несет свои буйные воды к Каспийскому морю, чтобы слиться с ним и наконец-то отдохнуть, выполнив свое предназначение. Полковник смотрел на водовороты на воде, и ему вспомнилось детство, когда они, еще несмышленые пацаны, бросались вот с этого крутого берега в мутные воды, спорили с рекой и побеждали, вырываясь из цепких ее объятий. Сколько буйных голов нырнуло в омут реки, и не вынырнуло оттуда, сегодня он не смог бы вспомнить, но то, что их было много это точно.

Он курил сигарету за сигаретой, тянул время, и никак не решаясь сказать супруге о главном. Говорят, что женское сердце невозможно обмануть, вот и сейчас оно не подвело.

На крутом берегу Куры она вдруг резко повернулось к нему и, глядя прямо в глаза, спросила,

— Значит, отправляешься на фронт, да? Только прошу тебя, не лги мне, а только скажи, надолго? На такой вопрос полковник не мог найти ответа, и поэтому только кивнул головой.

— Ты уж там береги себя, — тихим голосом сказал она, — хотя просить тебя про это даже не стоит. Сама ведь знаю, твой характер, но я прошу ради детей, будь осторожен — слезы потекли у нее ручьем. Сорвав сухую травинку, полковник стал жевать ее, борясь с желанием схватить это милое создание и прижать к себе. Но местные обычаи не позволяли ему проявлять или показывать мужскую слабость.

Постояв немного на берегу, и наблюдая за быстрыми волнами могучей реки, они пошли домой, крепко держась за руки. Надо было возвращаться в Баку.

Вечером того же дня, попрощавшись с родными и близкими, колонна с военнослужащими, возглавляемая полковником, вышла из Баку навстречу своей судьбе.

В Лачине их встречал командир местного полка самообороны Ариф Пашаев. Он был высокого роста, светловолосый лет тридцати, молодой человек. Несмотря на свою молодость, он уже успел завоевать авторитет среди местных жителей, к тому же он был заместителем председателя партии Народного фронта Азербайджана.

Пашаев с первых минут не скрывал, что он не в восторге от назначения комбригом кадрового офицера и переподчинения его полка бригаде. Однако гостеприимство горца не позволяло ему не принять гостей и не оказать им почести.

Ариф был воспитанным человеком и прекрасно понимал, что это не вина комбрига, которого направил сюда Газиев, с которым у Арифа Пашаева были натянутые отношения еще с того времени, когда Газиев был комендантом Шуши. Он ничего этого не сказал комбригу, но затаил горькую обиду на все происходящее.

Близкое знакомство с Пашаевым, состоялось тогда, когда он решил показать новому комбригу свои позиции на линии соприкосновения по государственной границе с Арменией. Объезжая посты, он демонстрировал, что лачинцам удается удерживать район вот уже в течение 3-х последних лет от нападений армянских боевиков. Но от полковника Ариф не смог скрыть, всю примитивность созданных рубежей и позиций, о чем он указал Пашаеву, когда они подъехали к Забухской заставе. Эти замечания тот воспринял, как личное оскорбление, не забыв укорить полковника тем, что когда полковник служил в рядах Советской армии и где-то прохлаждался, они создавали полк, и защищали район. Целый день они с Пашаевым колесили по горам, осматривая посты и позиции полка.

Склоны гор Карабаха, густо заросшие лесами, издалека напоминали пирамиды Хеопса, укутанные зеленым покрывалом. Они очаровывали всякого своей красотой, и оставляли незабываемый след в душе тех, кто хотя бы раз побывал здесь в этом сказочном краю.

Райские весенние сады, с расцветающими деревьями, заполняли воздух таким ароматом, что голова начинала кружиться, как от выпитого вина, а душа хотела петь и веселиться.

Воротами в Карабах, со стороны Лачина были горы — близнецы, Беюк и Бала — Кирс, вершины которых, как рассказывал Пашаев, уже в сентябре покрывались пушистым снегом, таким сверкающим, что глазам было больно смотреть. Снег на их вершинах искрился в лучах солнца, отражаясь всеми цветами радуги. Народ называл эти горы именами Беюк и Бала (Большой и Малый) Кирс — самые красивые горы Карабаха. Долина между ними узкая, с двух сторон высочайшие, лесом покрытые вершины. В долине, которая тянется до самого Галадярясинского перевала, всякий раз, когда дует ветер, слышится запах степи Ширвана. Дыхание степи, подымаясь по согретым склонам гор, преодолевая перевал, приносит сюда, на северную сторону тепло. Но сегодня здесь, как много веков назад, стреляют.

За перевалом в глухом ущелье не затихал ни днем, ни ночью треск автоматных очередей, как и прежде, лилась кровь — шла война, между живущими веками бок о бок соседями.

Вечером прибыли на БМП из Шуши офицеры 777-го батальона специального назначения майоры Ровшан Акперов и Арзу Садыхов, для сопровождения колонны и обеспечения безопасности при движении, прибывших солдат из Баку.

Эти офицеры резко отличались от местных командиров своей выправкой и дисциплиной. Было видно, что оба они кадровые офицеры успевшие послужить ни один год в рядах армии. Старший из прибывших офицеров, майор Арзу Садыхов, войдя в кабинет Пашаева, где разместился комбриг, вскинув руку к головному убору, четко доложил о цели своего прибытия. Этот смуглолицый худощавый майор сразу понравился полковнику. Его темные глаза, посаженные глубоко, искрились, горбатый орлиный нос придавал лицу мужество и стойкость.

Рядом с ним стоял такого же роста, только русоволосый и такой же худощавый Ровшан Акперов. Смуглые лица обоих офицеров ясно давали понять, что большую часть времени они