— Ох да…Да! Я чувствую как в моей груди разгорается пожар, грозящий поглотить нас обоих!

Сила их похотливого союза сотрясала богато украшенную кровать; его корпус зловеще заскрипел, словно вот-вот расколется под безжалостными ударами бедер Себастьяна.

— Ты чувствуешь это!? Мы создаем нечто поистине трансцендентное в этой комнате!

Захваченный поисками гедонистического удовольствия, Себастьян едва осознавал, насколько близок он к достижению кульминации. Запах пота и секса наполнял воздух вокруг них, свидетельство их безудержного упадка.

— Ах….Ммм….Господин Вьен! Вы…Вы заставляете меня чувствовать необъяснимые чувства к вам! Если вы продолжите, то…Ахх…Я…Я достигну своего апогея!..

Застонала лисица. Чувствуя, что они оба приближаются к взрывному завершению этого дикого сексуального контакта; их тела блестели от пота, в то время как их руки отчаянно цеплялись за спутанные простыни в поисках чего-то, что могло бы поддержать их среди вихря разжигаемой страсти. В муках чистого экстаза Себастьян погрузился глубже, чем когда-либо прежде, во влажную киску своей горничной. Их дыхание синхронизировалось по мере того, как предвкушение приближалось к общему крещендо.

— Тогда будь готова испытать самые яркие чувства!

Последним мощным толчком Себастьян достиг предела. Его горячее семя хлынуло внутрь нее, полностью наполнив ее.

— Каков восторг! Это так…Прекрасно…

Они оба ахнули и громко застонали в унисон; их тела дрожат от интенсивности их кульминации. Когда они прижались друг к другу среди пропитанных потом простыней — сердца бешено колотились о груди, тяжело дыша, — казалось, что само время остановилось только для их личного момента. Себастьян осторожно притянул служанку к себе, купаясь в тепле их страстной встречи. Их тела слились воедино, все еще скользкие от пота и следов плотского опыта. Он уткнулся клювом в ее мягкий мех, когда она прижалась к нему, вдыхая ее опьяняющий аромат.

— Вы действительно невероятны…

Пока они лежали, переплетенные между взъерошенными простынями, свидетельствующими об их разврате, мысли Себастьяна начали дрейфовать к его незаконченной картине — именно поэтому он изначально искал эту тесную связь.

— Конечно… Мой великий опус ждет! Эта волна страсти обязательно должна пронести меня через любые преграды!

Наполненный новыми силами и уверенностью, Себастьян осторожно выпутался из объятий горничной-лисы. Он оставил последний затяжной поцелуй на ее губах, прежде чем выскользнуть из постели и побежал обратно в свою студию.

— Этот миг навсегда останется на моем полотне — теперь никакая сила не встанет между мной и моим творением!

Сердце Себастьяна бешено колотилось в груди, пока он мчался по коридорам, опьяненный новыми эмоциями, охватившими его. Его подпитывало неконтролируемое желание запечатлеть эти чувства на холсте, прежде чем они испарятся. Обнаженный и взлохмаченный, Себастьян не обращал внимания на приличия, когда несся по коридорам своей роскошной обители. Некоторые служанки, видевшие своего хозяина в таком состоянии, вскрикнули от потрясения и негодования; другие закрыли глаза, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие скромности. Не обращая внимания на их шокированную реакцию, Себастьян продолжил свое лихорадочное путешествие, не останавливаясь ни на мгновение. Энергия экстаза, вспыхнувшая в нем, отказывалась быть затемненной кем-либо или чем-либо, стоящим между ним и его творческой целью.

— Почти там… Еще немного…

Когда он, наконец, добрался до двери своей мастерской, адреналин пробежал через каждую клеточку его существа. Воспоминание о каждом пропитанном потом прикосновении и задыхающемся стоне все еще ярко горело в его мыслях; готовые к превращению в чистое художественное выражение. Несмотря на бурлящее в нем страстное неистовство эмоций и переживаний, Себастьян взволнованно взял в крылья кисть и начал задорно рисовать. Он надеялся, что теперь сможет успешно воплотить свой недавний опыт в шедевр.

— Наконец… Пусть этот порыв страсти ведет меня!

Однако снова, всего через пять коротких минут, это омерзительное чувство вернулось, чтобы преследовать его, подкравшись коварной тенью, душившей жизнь в каждом мазке, нанесенном им на холсте.

— Нет! Не сейчас… Не тогда, когда я так близко!..

В приступе ярости Себастьян сердито закричал, схватив картину за края дрожащими крыльями. Он был готов разорвать ее прямо здесь и сейчас, но что-то глубоко внутри не давало ему этого сделать. Внутренний голос умолял его не поддаваться отчаянию полностью.

— Я не могу… Я не должен терять надежду.

Стиснув клюв от непреодолимого желания разрушить все это, Себастьян осторожно положил незаконченную работу обратно на мольберт. Горький вкус поражения тяжело повис в воздухе, пока он смотрел на него; мучаемый этой необъяснимой силой, господствующей над его художественным духом. Себастьян глубоко вздохнул и собрался с духом против сокрушительного веса своих чувств, решив победить необъяснимое недомогание, которое мешало ему. Он знал, что больше не может полагаться на мимолетное вдохновение, эмоции или гедонистические поиски — теперь его побудила чистая решимость закончить картину.

— Я не буду побежден! Я сделаю все возможное, чтобы закончить эту картину!

Его крылья дрожали, когда он вкладывал каждую унцию решимости в каждый мазок, игнорируя тошнотворное чувство, разъедающее его внутренности. Краски на холсте начали меняться; более темные оттенки и агрессивные линии уступили место совершенно другой форме выражения.

— Ей-богу… Что я вообще творю? Это чистый хаос…

По мере того, как хаотическая трансформация картины разворачивалась перед глазами Себастьяна, вновь обретенная твердость просачивалась в каждую клеточку его существа. Его сила воли вывела его за пределы обычных пределов; создавая дикую какофонию на его когда-то идеализированном холсте.

— Даже если мое вдохновение поколеблется, моя решимость останется непоколебимой!

Пот стекал по лицу Себастьяна, а часы пролетали незаметно; охваченный непреодолимой потребностью в завершении. Неважно, сколько времени это заняло и какие препятствия стояли на его пути, Себастьян Вион отказывался сдаваться, не выполнив эту мрачно извращенную художественную амбицию. Он неустанно рисовал всю ночь, тошнотворные чувства и душевные страдания неуклонно поглощались самой сутью его творения. К раннему утру, когда он добавлял последние мазки к своему выдающемуся произведению, его охватила усталость.

— Вот оно! Мои чистейшие муки, воплощенные на холсте!

Картина, возникшая перед ним, рассказывала историю глубокого эмоционального потрясения, перемежающегося с моментами чистого экстаза. Цвета яростно столкнулись; вызывая чувства удовольствия и боли, переплетающиеся в некомфортно интимном танце. И все же в другом месте этого хаотического шедевра был шепот надежды — золотые обводки, выглядывающие между сценами, изображающими упадок и разврат. Это был гобелен, изображающий собственный путь Себастьяна от гедонистических стремлений к отчаянию, подпитываемому непоколебимой решимостью. Пока он смотрел на свою работу, завершенную после напряженных часов борьбы с внутренними демонами, в сердце Себастьяна нахлынуло чувство извращенной гордости.

— Перед лицом невыносимых невзгод моя сила воли подтолкнула меня к созданию этого выворачивающего наизнанку произведения…

Он остро осознал глубокую истину: просто полагаться на эмоции и вдохновение недостаточно для