— Смотри, — сказала она расшалившемуся котенку, — не убегай далеко. А то заблудишься. Ты ведь еще маленький.

Котенок услышал, сел напротив и заговорил:

— Ну что ты, маленькая девочка. Не бойся за меня. Я не могу пропасть. И я буду всю твою жизнь тебя охранять.

— Ты? — удивилась девочка. — Ты ведь всего лишь маленький глупый котенок.

Прошло много лет. Девочка выросла, полюбила одного юношу. И уже был назначен день венчания. А с утра вдруг пришли тревожные вести — что суженый не приедет, стряслась беда. И вот она, бедняжка, не может найти себе места, не знает что делать. А потом присела у окна, — а на нём были красивые морозные узоры, — да вдруг и задремала. И видится ей та же давно уж забытая волшебная полянка и котенок. Он забавно умывается. Но вдруг поднимает ушастую головку и говорит:

— Ну что ты плачешь, маленькая девочка? Приедет твой жених.

— Откуда тебе знать, — отвечает она. — Ты ведь всего лишь маленький глупый котенок.

— Но я ведь говорил тебе, что всю твою жизнь буду охранять тебя.

И она проснулась от звона бубенцов на дворе. Это приехал ее жених. Видно, беда прошла стороной. И они поехали в церковь, венчаться.

Прошло совсем много лет. Девочка стала маленькой старушкой. И совсем уж забыла своего маленького полосатого друга из детства. В один осенний вечер, когда уже затушили свечи, она легла спать. И увидела чудесный сон. На удивительном лугу, покрытом бархатистыми изумрудными травами и нездешними цветами, колышущимися в голубом прозрачном воздухе, — они так удивительно пахли, — её встретил котенок.

— Здравствуй, маленькая девочка. Вот ты и пришла в мой мир.

— Разве у тебя может быть такой мир? Ведь ты всего лишь маленький глупый котенок. И я давно уже вовсе не маленькая девочка.

— А ты посмотри на себя хорошенько!

И девочка увидела, что она снова маленькая, веселая девочка.

— Я ведь говорил тебе, что буду охранять тебя всю жизнь. Давай лучше поиграем.

И они побежали наперегонки вдоль звенящего ручья».

И он просто начал читать вслух. Это чтение незаметно увлекло, заворожило всех троих. А когда дюк закончил, они еще долго сидели и молчали.

Утро и снег. Улицы, улицы, улицы…

Так и воображается, как мог бы идти по этим заснеженным улицам царь Петр Великий, потому что воображается главным образом походка — широкая и решительная, быстрая. Марк Самохвалов шел иначе. Он мрачно вышагивал, то и дело оскальзываясь на затаившемся под снегом льду. Рядом уныло брел Кирилл Белозёров. Марк пытался идти быстро, но получалось не очень.

Ударно налетал ветер, вышибая слезу. Снег обильно навалил ночью, а утром вторгся северный ветер. Обычное для этих краев стечение событий.

Утро выдалось драматическое. Прибыл на работу Кирилл, возбужденный пережитыми автобусными трудностями завьюженных трасс, громкозвучно ворвался в лабораторию и застал Марка спящим на узеньком топчанчике.

— Так ты и домой не уходил? Считай, тебе крупно повезло, потому что на дорогах творится то самое, — приветствовал он Марка.

Да спал я, спал… то есть не спал, Григория караулил, а он всё равно исчез; как какого Григория? да ты что, не в себе? нашего.

И выяснилось, что Кирилл начисто позабыл о существовании товарища. Самохвалов даже накричал — как же ты можешь? Но тут же пал духом и умолк. А потом принялся тихо, не спеша рассказывать отдельные фрагменты из их общего прошлого. Бесполезно.

Марк понял, что сочувствия ему ждать в этом мире не от кого. Оставалось одно — начать собственное расследование. Пойти по следам Григория в этом мире — ведь должно же что-то остаться, не может не остаться, не должно… В конце концов это, наверное, у одного Мастера память отшибло. Гнетущей тенью всплыла картинка из ночных событий — как он отбрасывает перекрученный синий лабораторный халат, а на топчане — никого. Даже одежды не осталось. В общем, было страшно, жутко было Марку, и был он с этой жутью совершенно один на один. А кому скажешь? Господину оперуполномоченному? — у меня товарищ пропал, я его вот здесь на топчанчике оставил, так он прямо на нем же и пропал, эдакий конфуз, понимаете ли; так вы не подскажете — где мне теперь можно его найти? в психушечке на розовой подушечке? — да вот, представьте, и сам ужо подумывал… Да стоп, может, это и правда, только у Мастера память о Цареграде отшибло…

От Кирилла многого ожидать не приходилось. Но такого озабоченного Марка Кирилл еще никогда не видал, даже во время истории с Дубовичком. Значит — дело серьезное.

«Пойдем, Мастер, пока о нем не все еще забыли».

Зимний город встретил их ослепительным снегом. Мороз бодрящими, живительными ручьями затекал под одежду и там обращался в свою противоположность. Снегу легло много. Редкие прохожие отчаянно боролись с его нагромождениями, протаптывая первопроходческие тропы в девственном автографе метели. На ветру мерзли деревья, клубился пар — дыхание людей и машин. Это живое тепло, вырвавшись на свободу, безвозвратно уходило в застуженное пространство, растворялось в зимней повседневности.

— Может, объяснишь, куда ломимся? — минут двадцать спустя спросил Кирилл.

Но ответа не дождался, — что ж, надо, значит, потерпеть; плох ты, Марк, но одного тебя я не оставлю; потерплю, ничего.

На мосту ветер оказался особенно свиреп. Он тщился подхватить и сбросить вниз, на зеркальный лед реки, и укатить по нему всякого дерзнувшего. Самохвалов сквозь зубы ругнулся, хотел сказать что-то мужественное насчет ветра, но лишь раздраженно хмыкнул: казалось, ветер нимало не беспокоил Кирилла. Тот улыбался — ветер трепал полы зимнего пальто.

— Тьфу! — прокомментировал свои чувства сразу ко всему Марк и потуже затянул солдатский ремень на своем солдатском бушлате-ватнике, который он тягал из самому ему непонятного форса.

Григорий обитал, как было доподлинно известно Марку, в Заречном районе, на Малой Зареченке, в одном из старых двухэтажных домов, нелепо затесавшихся в полчища новых крупнопанелек. «И жил он на первом этаже, вот в этом подъезде», — пояснял Марк Кириллу, который, по идее, знал это лучше его: Марк был в гостях у Григория всего один раз, и то случайно. Вот в этой квартире.

Звонить? М-да, заколочено. Оперативно это они. Прямо бери и дуй отсюда в ментовку. Только не будем мы этого делать. А зайдем к соседям. Что?

А если в ментовке такие же, как ты? Хотя нет, там хуже. Там тебя поприветствуют: а вы-то кто таковы, почему интересуетесь? а ну, до выяснения личности. И будут трое суток выяснять нас вместо Гриши.

Да нет, пытать не будут — дело заведут. А может, попытают. В общем, время потеряем. Что же? И у соседей заколочено? А наверху? Ясно, нежилое строение. А ну, навались! Давай, на счет три — высаживаем ее к таким-то, всё равно на соплях держится. Да… Сумрак запустения.