Таким был прекрасный августовский вечер 1661 года, оказавшийся трагическим для его хозяина. Король был в ярости, он не остался ночевать в специально для него построенной Спальной Короля и уехал в Фонтенбло. Вполне возможно, что он был ослеплен и унижен всем этим богатством, роскошью, блеском и вкусом (он ведь забрал к себе потом всех создателей дворца и парка, забрал даже статуи, белевшие на аллеях), унижен тем блеском и вкусом, которые продемонстрировал один из его подданных, да еще и распорядитель его королевских финансов. Но скорей всего, ярость его была заранее возжена наветами врагов и конкурентов Фуке, в первую очередь Кольбером, так что ликующий бедняга Фуке попал в западню.

Но есть во всей этой катастрофе еще и другое, едва ли не главное объяснение. Как сообщает Бриен, на заседании Совета в марте того же 1661 года король сделал многозначительное заявление о том, что отныне все в этом театре пойдет иначе. Если б не тогдашнее пристрастие к театрализации не всегда приглядной действительности, король, может, сформулировал бы то же самое попроще – так, как, к примеру, объяснил своей собственной мафии товарищ Ленин на похоронах своевременно отправленного к предкам товарища Свердлова, или, скажем, объявлял (своей куда более симпатичной компании) турецкоподданный О.И. Бендер: «Командовать парадом буду я!» Король дождался власти, и теперь он должен был привести всю свору к смиренному повиновению и унизительному лизоблюдству (чего король и достиг в Версале).

Так или иначе, это был последний счастливый день в жизни всемогущего Никола Фуке. Уже назавтра начато было следствие по делу этого главного финансиста Франции, а еще три недели спустя явился в замок Во-ле-Виконт вездесущий д'Артаньян (не романный, а настоящий), чтобы арестовать Фуке и увезти его в крепость. Все его имущество было конфисковано (только замок сумела забрать в качестве компенсации за приданое мадам Фуке, и это ее сын стал позднее владельцем замка, виконтом Во и Мелэна). Суд присудил Никола Фуке к трем годам изгнания, но король в ярости ужесточил приговор, повелев упрятать его в темницу до конца жизни!

ОСЛЕПИТЕЛЬНАЯ РОСКОШЬ ЗАМКА ВО-ЛЕ-ВИКОНТ ЗАЛИЛА ЯРОСТЬЮ ГЛАЗА МОЛОДОГО КОРОЛЯ

Жестокая и резкая перемена в судьбе счастливого строителя замка Во-ле-Виконт вошла в легенды. Его имя называют иногда, гадая о том, чей лик был скрыт под «железной маской» в темнице пьемонтской крепости Пиньероль и в парижской Бастилии. Знатоки, впрочем, указывают, что Фуке прожил в заключении всего 19 лет, а таинственная «железная маска» – 42 года. Так что, вероятней всего, маску носил не бедняга Фуке…

Теперь обратимся к судьбе самого замка, которая сложилась довольно счастливо на фоне всех перемен, неистовства и разора, бушевавших во Франции на протяжении истекших трех с половиной веков.

В начале XVIII века (еще точнее, в 1705 году) замок стал владением доблестного маршала Виллара, одержавшего славную победу в войне за Испанское наследство, после которой маршал и сделался герцогом Во-Вилларом. Удалившись с молодой (лет на тридцать его моложе) супругой от двора, маршал вел в замке вполне мирную идиллическую жизнь в окружении блестящего общества. Вольтер подолгу гостил у маршала: места в замке хватало всем. К счастью, маршал не производил в замке никаких художественных усовершенствований, только заказал несколько новых батальных картин, чтобы вспоминать о былых подвигах.

После смерти маршала замок приобрел знаменитый министр иностранных дел короля Людовика XV герцог Шуазёль-Прален. Эрудиции старого дипломата замок обязан обретением библиотеки, а дипломатическим талантам одной из герцогинь Прален – и своим спасением. Ибо времена наступили страшные – Великая французская революция, родная мать Великой Октябрьской. Правда, у герцога и его наследников были добрые отношения с местными жителями, но в дни всеобщего безумия все нормальные отношения прекращаются (только разорвав на куски своего добряка мэра, жители Труа узнали, что он все имущество завещал любимому городу). Короче, из центра революционной мудрости города Парижа пришел в 1793 году приказ очистить за восемь дней от всей контрреволюционной рухляди помещение замка и приступить, не медля, к его уничтожению. Герцогиня Прален поняла, что в этой суматохе главное – выиграть время. Она сообщила в Париж, что в ее собрании есть ценные полотна Ле Брена, которые она хочет завещать Нации, только ей, любимой, и никому больше. В Париже задумались, и Конвент принял новое решение, на сей раз менее искрометное: решили послать в Во-ле-Виконт Комиссию по делам искусств. В комиссии, видимо, оказались и знатоки искусств, которые подтвердили высочайший художественный уровень замка и парка, высказавшись против их уничтожения. Замок был спасен, но стал мало-помалу приходить в запустение.

А полвека спустя замку Во-ле-Виконт выпала новая удача. Промышленник Альфред Сомье, увидев это поместье, был поражен его красотой и решил посвятить остаток своей жизни его восстановлению. К счастью, у него оставалось еще достаточно лет жизни, достаточно денег, достаточно вкуса и такта, чтобы привлечь к реставрации замка хорошего архитектора. В 1919 году месье и мадам Сомье смогли представить вниманию широкой публики великолепно отреставрированный парк Ле Нотра (восстановленный по проекту Израэля Сильвестра).

Потомки супругов Сомье, а потом и новый владелец замка граф Жан де Вогюэ добились для Во-ле-Виконта охранной грамоты и звания «исторического памятника». Вот вам и подлинная история со счастливым концом (может, бедняга Фуке тоже сможет ее услышать…).

Чтобы толково описать все, что можно увидеть в этом замке, нужна отдельная книга, написанная (и хорошо бы вдобавок вразумительно) настоящим историком искусств. Я лишь могу (исчерпав свои «охи» и «ахи») дать интендантский перечень сокровищ: менсийские ковры по рисункам Ле Брена в вестибюле первого этажа, над лестницей и на лестничной площадке – обтянутая кордовскою кожею квадратная комната с портретом герцогини де Виллар (работы Койпеля), галерея с портретами всех Сомье, салон муз с картинами Ле Брена, интимная комната со «Сном» Ле Брена, салон Геркулеса (бедняга Фуке считал знаменитого силача символом своей беспредельной власти), большой салон с бронзовым Людовиком XIV, библиотека в стиле Людовика XIV, Королевская комната, которой когда-то пренебрег король, комната Лафонтена, сохранившего верность узнику Фуке, с бюстом работы Гудона, а в вестибюле второго этажа – картины Пуссена и Веронезе, комнаты месье Фуке и мадам Фуке, галерея Виллара, бюст Вольтера, столовая в стиле Людовика XIII и картины, картины, картины…

Что до меня, то я из всех чудес выберу сады, или парк, раннее творение великого Андре Ле Нотра, который и сам заслуживает нескольких слов. Он был сыном знаменитого Жана Ле Нотра, садовника королевы Марии Медичи, и поначалу вовсе не собирался идти по стопам отца. Андре собирался стать живописцем, брал уроки у великого Симона Вуэ. Знатоки считают, что уроки эти пошли ему на пользу, ибо садовые творения его отличает особая чуткость к композиции и гармонии. Но главным творением его были сады «во французском вкусе», или «французские парки». Оправдание этой манере обстригать все сверху донизу Андре Ле Нотр находил в своем стремлении представить архитектурное строение (дворец, замок) во всей его чистоте, нетронутости, «расчистить» все подходы, сохранив целостность его массы и линий. Для этого он создавал свои длинные аллеи, не только открывавшие лучший вид на здание, но и как бы вписывавшие его в некую декорацию, подобную театральной, уводящую к горизонту, далеко за пределы дворца. Вид аллей парка из окон дворца представлял собой яркое, необычное зрелище, гармонирующее с интерьером и таящее немало чудес… Таковы были главные принципы Ле Нотра, и для их воплощения этот творец французского сада не останавливался перед кознями натуры. Деревья и кустарники надо было преобразить, обрезать, причесать, обстричь, создать из них нечто, весьма удаленное от первоначального их облика, от «натуры». Для достижения своей цели пейзажист не останавливался ни перед какими трудностями, ни перед каким сопротивлением натурального пейзажа. Художник-пейзажист мог срыть холм и, напротив, создать склон нового холма на горизонте, убрать прелестную речушку (в данном случае ее звали Анкёй) в каменные стенки канала. Иногда мне думается, что неудержимая страсть французов к социалистическому насилию над естественными законами развития общества и природы, ко всякого рода социалистическому «планированию» идет из смутно различимого далека. Так или иначе, Андре Ле Нотр и его Во-ле-Виконт, а за ним и его Версаль задали моду всей монархической Европе, а потому, входя в здешний (так счастливо восстановленный) сад, мы как бы припадаем к истокам…