Семья Ленина снимала в Бомбоне «домик с питанием» – дом № 12 по рю дю Мулен (Мельничной улице), на котором в 1970 году силами местной компартии была установлена мемориальная доска (не могу поручиться, что доску позднее не пришлось снять, как это случилось недавно на парижской улице Мари-Роз, ибо малолетние злоумышленники на протяжении десятилетий регулярно писали на этой ленинской доске слово из трех букв, что по-французски, вероятно, не так грубо, как по-русски, и означает просто «чудак на букву «м». Впрочем, как знать, может, именно эти юные злоумышленники и читали ленинскую статью, написанную в Бомбоне, иначе откуда бы они обо всем догадались здесь первыми и решились подтвердить в своих «граффити» догадки самых вдумчивых мемуаристов и лениноведов?

Деревня и замок Бомбон Ленину понравились. Неподалеку от деревни простирался лес Вильфернуа со своими тенистыми буковыми и ясеневыми аллеями. Конечно, часть лесного массива размером в 6000 гектаров была в частном владении и окружала крупнобуржуазные или аристократические замки, но и для мелкобуржуазных аллей общего пользования оставалось еще больше двух тысяч гектаров. Кстати, свой собственный (и весьма обширный) парк у Ильича появился лишь незадолго до смерти (он был отобран властью вместе с дворцом у вдовы убитого ленинцами благодетеля большевиков, мецената Саввы Морозова).

Супруге Ленина Надежде Константиновне деревня Бомбон и лес тоже нравились, но ей не нравились «отдыхающие» французские работяги, которые были проникнуты не пролетарским, а мелкобуржуазным духом. Вот как она вспоминала об этом:

«Среди пансионеров были мелкие служащие, одна продавщица из какого-то большого магазина моды… камердинер какого-то там графа и т. п. Любопытно было наблюдать за всей этой публикой, проникнутой мелкобуржуазным духом. С одной стороны, они были очень практичны, очень требовательны во всем, что касается питания и их мелких удобств; с другой стороны, они старались вести себя как настоящие господа».

В то время еще не существовало настоящих пролетарских домов отдыха. Впрочем, когда они появились, большевистские лидеры, так любившие пролетариат, отчего-то в них ездить не стали, а тут же создали свои, «закрытые» – крупнобуржуазные. Что же до российских «мелких служащих», продолжавших и после революции требовать «питания и мелких удобств», то В.И. Ленин, его супруга Н.К., Л.Д. Троцкий и лучшие их ученики тт. Дзержинский и Сталин быстро с ними разобрались, устроив для них образцовые концлагеря, восхищаться которыми ездили в Россию те самые зарубежные товарищи, которые и прицепили позднее мемориальную доску к дому № 12 на Мельничной улице в Бомбоне…

«Любопытно было бы наблюдать…» – скажем мы, слегка перефразируя Крупскую, как повели бы себя «мелкобуржуазные» продавщицы и прочие бомбонские отдыхающие, если б узнали, какими способами заработало пристойно-буржуазное ленинское семейство деньги на летний отдых. Достаточно было бы описать ограбление бандами Камо казенной почты, кровавые налеты на банки в Грузии, убийство Морозова и Шмита, шантаж их семей и смертельные угрозы всем, кто «встанет на пути» ленинских барышей, а также прочие уголовные способы «изъятия» сотен тысяч золотых рублей, поступивших затем на личный ленинский счет в банке «Лионский кредит». Равно как и способы «отмывания» краденых денег «товарищами», о котором так умиленно и подробно писала в своих мемуарах супруга вождя (писала, конечно, уже в почтенные годы, уже облеченная властью составлять списки запрещенных в России книг и авторов)… Ну вот мы с вами и уподобились Ильичу, который в умилительном Бомбоне, отвернувшись от цветущей красы полей и леса, восклицал с досадой: «Ах, как гадят нам, Наденька, эти «отзовисты» и «богостроители»!..»

Так что оставим эту не слишком большой от нас удаленности историю (которая, увы, кончилась большой кровью) и погрузимся в глубины французской религии, архитектуры и музыки. Небольшая местная дорога за окраиной Бомбона после очень краткого путешествия на запад приведет нас в старинную деревушку Шампо (Champeaux). Имя ее прославил знаменитый богослов и схоласт XII века, учитель, а позднее и соперник в богословском ораторстве злосчастного Абеляра (как вы, может, помните, молодой ученый Абеляр, пламенный любовник Элоизы, был оскоплен злодеями) архидьякон Парижа Гийом де Шампо. Это Гийом де Шампо еще в 1070 году основал здесь прославленный центр богословия, схоластики и церковной музыки, свидетельством которого дошел до наших дней этот сурового облика собор с высокой, чуть не тридцатиметровой, квадратной колокольней. Искусствоведы полагают, что строители XIII века были намерены еще возвести здесь шпиль, но, вероятно, недостаток средств им этого не позволил, а из шести старинных колоколов дошел до наших дней только один – Святая Мария – весом в 675 килограммов. Хотя средства, надо отметить, были отпущены архидьякону немалые, а для руководства здешним центром духовной музыки были призваны 23 каноника, коим помогали 15 капелланов, ибо в каждом из пролетов нефа был свой особенный хор.

Селение Шампо пользовалось многими привилегиями. Была в нем разрешена ярмарка, в середине XIV века был открыт лепрозорий, а в середине XV века и больница (Hôtel-Dieux, буквально: Дом Божий). Конечно, немало натерпелись бед здешние богоугодные учреждения и в Столетнюю войну, и в годы Религиозных войн, а пуще всего – в годы богохульной Французской революции, но счастливо уцелел собор, иными из своих архитектурных особенностей напоминающий собор Сен-Кириас в Провене, а чередованием толстых и тонких колонн в трансепте – собор бургундского города Санса (откуда и пришел в школу парижского собора Нотр-Дам сам великий Шампо).

Украшен величественный храм скупо, однако знатоки с одобрением отмечают капители трансепта и статуи короля и королевы в простенке портала. Некогда собор был покрыт изнутри богатой росписью, остатки которой еще проглядывают здесь и там, а над порталом была написана сцена «Поклонение волхвов».

В первой четверти XVI века были устроены в хорах собора 54 сиденья с высокими спинками, представляющие и ныне его отличительную особенность, а понизу шли скамеечки-«мизерикордии» (слово это означает «сострадание»), установленные из сострадания к престарелым братьям, многие часы проводившим в молитве. Голова молящегося оставалась над спинкой сиденья, так что и не видно было сзади, что прибег он к сострадательной этой скамеечке, а скамеечки были украшены искусной скульптурной резьбой. Сюжеты были выбраны резчиком не только из Священной истории, но также из жизни и «из головы», за что в конце XVIII века собор должен был лишиться этого своего украшения по строгому решению парижского архиепископа. Но поскольку и решения и архиепископы имеют тенденцию меняться довольно часто, бесценные эти скамеечки и поныне здесь. Попадете в Шампо, непременно осмотрите все 54 резные скульптуры на скамеечках и спинках сидений (там и птички, и львы, и многострадальный Иов, и святая Катерина, и еще много чего)…

Однако нам надо ехать дальше, потому что в каких-нибудь четырех километрах от Шампо ждут нас руины великолепного замка, да не простого замка, а замка с привидениями (меня же могучие руины, по которым воображение воскрешает великое прошлое, зачастую больше волнуют, чем новые бетонные новостройки, которые ничего не воскрешают в моей памяти, кроме былой тесноты и духоты). Замок, о котором зашла речь, называют Бланди-ле-Тур (Blandy-les-Tours), и чтобы сразу покончить с элементами туристической мистики, передам без утайки, что в ночь с 5 на б января (Королевская ночь) посещает эти руины сам Дюнуа, а 3 ноября в верхнее помещение башни (донжона) заглядывает обер-егермейстер (другими словами, главный охотник) короля Франциска I. Так как сам я достоверность этих важных сообщений не проверял, опровергать их не наберусь смелости…