С возвращением послов 12 июня конфликт уладился. Россо был принят Молотовым 20 июня и передал ему заявление Муссолини о готовности начать диалог по конкретным вопросам для улучшения отношений; ответное, вполне примирительное, советское заявление было вручено послу пять дней спустя (27). 22 июня Горелкин встретился с Чиано, а затем вручил верительные грамоты Виктору-Эммануилу III[24]. Отношения возвращались в нормальную колею. 24 июля полпреда принял Муссолини — само воплощение доброжелательности и стремления к взаимопониманию. Дуче признал наличие проблем в двусторонних отношениях, «добавив, что мы всегда должны говорить правду»; с легкостью согласился на притязания в отношении Бессарабии и Прибалтики; «подчеркнул, что Итальянское правительство рассматривает существующие отношения (с СССР. — В.М.) как длительные и долженствующие развиваться по пути их дальнейшей нормализации и улучшения»; а в итоге заявил: «В настоящий момент у трех стран: СССР, Италии и Германии, несмотря на различие внутренних режимов, имеется одна общая задача — это борьба против плутократии, против эксплуататоров и поджигателей войны на Западе» (28).

Как раз в это время разворачивался заключительный этап разгрома Франции. 10 июня Италия вступила в войну, но «удар в спину» окончательно испортил репутацию Муссолини. Вермахт победил в честном бою (французы сражались храбро, и не их вина, что у них было такое командование и такое правительство), а итальянцы повели себя как мародеры, к тому же бесславно увязнув в боях на границе. Но нас интересует только координация действий «оси» и Советского Союза. 3 июня Молотов сообщил Шуленбургу о разговоре Гельфанда с Макензеном. «Содержание этой беседы сводилось к следующему: в связи со все более определяющейся позицией Италии в вопросе о ее втягивании в войну имеются два вопроса — западная и балканская проблемы, интересующие Италию. Макензен в беседе сказал, что балканская проблема будет разрешена совместно Германией, Италией и СССР без войны. Тов. Молотов спросил Шуленбурга, отражает ли это высказывание Макензена точку зрения Германского и точку зрения Итальянского правительств по этому поводу». Посол запросил инструкций, добавив: «Вопрос о том, каким образом возможное сотрудничество тройки (СССР, Германия, Италия) на Балканах было бы осуществимо на практике, господином Молотовым затронут не был». Ответ пришел только через две недели и лишь еще неделю спустя был сообщен Молотову: «Имперское правительство удовлетворено тем, что война не распространилась на Балканы. Германия в принципе не заинтересована в этих странах территориально, но лишь экономически. Наша позиция по отношению к Советскому Союзу в этом вопросе определена окончательно и бесповоротно московским соглашением» (29).

Советско-итальянские отношения наладились. «Обмен мнений с Италией показал, — удовлетворенно докладывал Молотов Верховному Совету 1 августа 1940 г., — что в области внешней политики у наших стран есть полная возможность обеспечить взаимное понимание». Это звено «евразийского блока», к созданию которого стороны вплотную подошли во время визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г., можно было считать прочным. Но история распорядилась по-иному. 21 июня 1941 г. Гитлер поставил Муссолини перед фактом: «Я решился положить конец лицемерной игре Кремля». Дуче снова не спросили…

Обращаясь к истории советско-германского договора о ненападении 1939 г., историк Лев Безыменский назвал советского поверенного в делах в Берлине Георгия Астахова «человеком, без которого бы не было пакта». Без рассказа об Астахове история континентальной блока будет заведомо неполной, тем более что широкий читатель знает об этом человеке очень мало. Точнее, несправедливо мало. За границей его имя — главным образом, благодаря госдепартаментовской публикации 1948 г. «Нацистско-советские отношения» — известно куда больше, чем на родине. Здесь о нем предпочитали не вспоминать: сначала как о репрессированном (сталинская «благодарность»!), потом как об одном из авторов «неудобного» пакта (постсталинская «политкорректность»!).

Георгий Александрович Астахов — пожалуй, самый незнаменитый из героев нашего исследования, но отнюдь не самый незаметный или неинтересный. История его богатой событиями жизни — история целого поколения «детей страшных лет России». Начиналось все благополучно: родился в 1897 г. в Киеве, в казацкой дворянской семье, в 1915 г. окончил гимназию в Новочеркасске и поступил на романо-германское отделение историко-филологического факультета Московского университета. В 1918 г. молодой Георгий Астахов с головой ушел в революцию, вступил в большевистскую партию и успел побывать корреспондентом РОСТА в Берлине еще до Ноябрьской революции. Затем участие в гражданской войне на Кавказе, где он проявил себя толковым журналистом, редактором и пропагандистом, а также литератором — в ту пору «пролеткультовского» толка. В качестве редактора владикавказской газеты «Коммунист» участвовал в публичном диспуте о Пушкине против… Михаила Булгакова. «Пушкина он обработал на славу», — с юмором вспоминал Булгаков в «Записках на манжетах». С годами настрой Георгия Александровича стал более умеренным, но вкусы в корне не поменялись. В тридцатые годы одним из его близких друзей был Михаил Шолохов.

В 1920 г. по предложению Кирова Астахов возглавил информационное бюро РСФСР в Тифлисе — столице независимой «меньшевистской» Грузии, затем бюро печати полпредств в Турции (1922–1923), Германии (1924–1925) и Японии (1925–1928) в ранге первого секретаря. Затем Георгий Александрович от пропаганды переходит к дипломатии, получив самостоятельное назначение в Йемен, где 1 сентября 1928 г. подписал договор о дружбе и торговле — первый договор СССР с арабской страной. После недолгого пребывания в должности заместителя редактора иностранного отдела «Известий» (1929–1930) Астахов вернулся на дипломатическую службу: в ранге советника работал в Анкаре (1930–1933) и Лондоне (1934–1935), был уполномоченным НКИД в ЗСФСР[25] (1935–1936), возглавлял Отдел печати Наркоминдела (1936–1937). Опубликовал— в основном под псевдонимами Гастов и Анкарин — много статей и несколько популярных книг о Турции, Японии и Йемене, вполне ортодоксальных по тону и оценкам, но отличающихся знанием дела и умением анализировать события. К моменту назначения в 1937 г. советником в Берлин, где полпредство переживало очередную чистку, это был проверенный партиец, опытный дипломат и талантливый журналист, не замеченный ни в каких «уклонах» (1).

Воспоминаний об Астахове сохранилось очень мало — их приходится собирать по крупицам. «Он принадлежит к породе чудаков, которые встречаются иногда среди людей науки; он и был бы, вероятно, незаурядным ученым по восточным вопросам, если бы все сложилось иначе. У него ясный, светлый ум, большая внутренняя дисциплинированность и, наряду с этим, какая-то несуразность, нескладность в повседневных делах… Астахов… исключительно честный, органически неспособный ни в крупном, ни в мелочах обмануть то доверие, которое ему оказывалось…». Так писала в НКВД его жена Наталья, хлопоча за арестованного мужа (2).