На самом деле они, скажу я тебе, мой дорогой друг, редкостные эгоисты, поскольку слишком много внимания уделяют своим собственным проблемам и внутренним переживаниям. Кстати, без этих самых внутренних конфликтов творческие люди просто не могут жить. И даже если на самом деле никакого конфликта нет, они обязательно себе его придумают. Для них состояние творчества неотъемлемо от боли или, к примеру, несчастливой влюбленности, а потому, когда в их жизни не оказывается ни того ни другого, они просто-напросто самостоятельно выдумывают личную трагедию, возвышающую их над остальными людьми. Для них боль, разумеется, внутренняя, а не физическая, – это тот колодец, который невозможно опустошить. Сколько из него ни черпай, он всякий раз останется полным. Вероятно, это и имел в виду Олег Совенков, когда пенял Костику на его «страдательную» любовь…

И вот я, в своей обыкновенной манере, снова отвлекла моего дорогого Друга от нашей, тешу себя надеждой, занимательной истории. В какой-то степени, иронизируя над Владом и иже подобными, я иронизировала над самой собой. И хотя я, прошу заметить, уважаемый читатель, не питаю особенной симпатии к этому персонажу, который не единожды появится на страницах нашего романа, в некоторых своих проявлениях, увы, очень на него похожа.

Вот, к примеру, история с моим ноутбуком. Не без участия моей любимой Люсинды я умудрилась залить его кофе…

В относительно недалеком прошлом мой сын вошел ко мне в комнату и с сияющей улыбкой поставил на стол свой отремонтированный подарок. Увы, такой же счастливой улыбки он ожидал и от меня, поэтому мне пришлось вымучить на своем лице нечто подобное, хотя на самом деле я испытала совершенно противоположные чувства.

– Ну вот, снова можешь как человек работать, – гордо сообщил мне мой отпрыск. – А то больно смотреть, как ты со своим динозавром, – кивнул он на мою любимую «Оливетти», – мучаешься.

Если бы он знал, что муки мне только предстояли, когда я вновь пересела со своей старенькой любимицы за это нечто, именуемое им «удобной железякой»… Если бы он знал, чего мне стоит запомнить все эти хитрые комбинации, предназначенные, по его словам, упростить мне работу… Тут я прекрасно понимаю и Костика Осколкова, и психолога Влада, которым так тяжело было освоить современную технику…

Сколько раз я удаляла страницы и абзацы случайным нажатием роковой клавиши Backspace. Сколько раз я мучилась с тем, что уже набитый текст вместо правки буквально съедался ужасной командой Insert, которую я тоже нажала по чистой случайности. А из-за Caps Lock'а все строчные буквы выглядели как прописные, а прописные превращались в строчные?! Не говоря уже о том, что мне недостает привычного стука клавиш, вместо них эта штуковина издает только вялые всхлипы… И где мои испещренные черными буквами листы, которые я любовно складывала рядом с собой на столе или в порыве злости на саму себя комкала и запускала в стену?..

Что ни говори, а писатель – это диагноз. Теперь я хорошо понимаю своего Женю, когда он в пятилетнем возрасте, вернувшись из школы, поинтересовался у меня, почему «нормальные мамы» каждый день варят борщи и регулярно посещают родительские собрания, а я нет… Теперь я знаю, что бы ему ответила…

* * *

«Никогда не говори «никогда», – об этом Валечка подумала, оказавшись в доме номер семьдесят восемь, стоя на пятом этаже, на пороге девяносто пятой квартиры со всеми своими шмотками, которые ей пришлось увозить сразу из двух мест: от Лизки и от Ленки Калининой.

Решение переехать пришло само собой, как-то внезапно. Наверное, потому, что Валечка впервые согласилась со своим отражением. Оно настойчиво уговаривало ее устроиться к Владу, убеждало ее, что ничего лишнего он себе не позволит, если не захочет она, и что в ее ситуации хуже просто быть не может. И правда, решила Валечка. Куда уж хуже? Ну что, не видала она никогда престарелых сатиров? Этот, по крайней мере, предельно честен. Да и вряд ли он силком потащит ее в постель. Тараканов можно потравить, посуду вымыть, мусор выбросить. И потом, все-таки есть разница: убирать за кошками, слушать Лизкины пересказы очередных «Ста комплексов», объяснять бабушке, что под словом «форточка» имелась в виду именно «форточка», а не кофточка, или работать и получать за это деньги, причем совсем не плохие?

Выждав неделю и осознав, что лучшей вакансии за эти деньги она не найдет, Валечка позвонила Владу и поняла по его голосу, что ничего другого он от нее не ожидал. Место секретарши-помощницы у «автора известных книг из области познания души» было еще не занято. Так что Валечка спешно собрала вещи, искренне поблагодарила Лизу за участие и гостеприимство и поехала к Ленке, надеясь, что не столкнется с бывшей подругой или с новым замком.

Ни с тем ни с другим она, слава богу, не столкнулась, но зато, когда в комнате истерично заголосил телефон, по инерции сняла трубку. Звонил тот самый Сергей, из-за которого Валечка когда-то полдня просидела дома по Ленкиной просьбе. Он удивился, услышав Валечкин голос.

«Вряд ли Ленка ему обо мне рассказала», – подумала Валечка.

– Вы не могли бы позвать Лену? – вежливо поинтересовался он.

– Ее нет дома, – ответила Валечка и тут же почувствовала жгучее желание отомстить. Сказать Сергею, что его держат за идиота, причем идиота богатенького, сказать, что у его обожаемой Леночки роман с бывшим парнем бывшей лучшей подруги, и вообще много чего сказать о Ленкиных желаниях, устремлениях и отношении к мужчинам…

Но Валечка сдержалась. В конце концов, все прошло. Было бы за что мстить. Если по-хорошему, Neznakomec прав: ей Ленке еще спасибо надо сказать за то, что избавила от такого придурка, как Славик…

– Может, подскажете, где она? Ни на мобильный, ни на город не могу дозвониться…

– Я не знаю. Я вообще здесь уже не живу, – призналась Валечка. – Приехала за вещами.

– А вы не могли бы ей передать…

– Не могла бы. Это вы ей передайте, что я ключ оставила в почтовом ящике.

Валечка боялась, что, приехав сюда и вспомнив прошлое, снова почувствует себя брошенной и униженной, но оставила квартиру с удивительно легким сердцем. Она и Славику могла бы сказать спасибо. За то, что он так редко сюда приезжал…

Первую неделю Валечке пришлось наносить удары сразу по нескольким фронтам: по Владу, который чересчур свободно чувствовал себя в ее присутствии, по тараканам, которые объявили ей настоящую войну и всячески препятствовали своему полному истреблению, и по беспорядку, с которым она, превозмогая усиленное сопротивление Влада, пыталась бороться.

Тараканы, словно учуяв надвинувшуюся угрозу, начали сбиваться в кучки и всячески изводить Валечку своим скоплением в определенных местах. Валечка не очень бы удивилась, если бы одним прекрасным вечером – в их излюбленное время – они выбежали из-под подставки, на которой красовался уже отмытый чайник, с транспарантом «Долой ловушки!», или «Даешь демографический рост!», или «Верните нам еду!», или еще каким-нибудь лозунгом в том же духе. Свои вечерние сходки они в основном устраивали в нескольких местах: под подставкой вышеупомянутого чайника, в гигантской щели, образовавшейся между разорванными обоями и стеной, под микроволновкой, цвет которой стал для Валечки откровением – она не представляла, что желтовато-серый может превратиться в ослепительно-белый, – за старыми картинами и в навесных кухонных шкафах. Определив место этих сходок, Валечка решила применить новую тактику. Помимо тараканьих ловушек и карандаша «Машенька», она сотворила дьявольскую смесь из желтка и борной кислоты и предложила ее в качестве угощения голодавшим последние несколько дней тараканам. Тараканы, подобно наивным древлянам, сочли это шагом к примирению и, увы, были коварно отравлены. Валечка праздновала очередную победу, знаменовавшую скорое вырождение рода тараканьего в квартире психолога.