— Придет время, и ты все узнаешь.

Теперь время пришло, он вырос.

Ничего примечательного в комнате не было: письменный стол, массивный железный сейф, кушетка орехового дерева, два основательных кресла и дубовый платяной шкаф. Два окна выходили на улицу, где Макбет выгребал окурки с цветочных клумб. А противоположные два смотрели на конюшню, за ней виднелось заросшее сорняками пастбище, оканчивающееся зеленой опушкой болотной травы на берегу мутной речушки.

Тэз, покрутив диск, подергал медную ручку, но сейф не открывался.

Красотка не раз рассказывала ему, как познакомилась с Реттом.

— Если бы я в тот день не шла мимо гостиницы «Сент-Луис», Тэз, голубчик, все обернулось бы для меня очень плохо. У меня не было ни монетки, ни единого десятицентовика. Я бы могла отказаться от тебя. И вот, милый, я увидела рядом с гостиницей разряженных франтов и подумала, что они пожалеют меня и смогут хоть что-нибудь выкроить.

Я забыла о гордости. Она пропадает, когда ты нищий. В общем, сначала я не признала Ретта, а он меня сразу узнал. И позаботился обо мне. Обо мне и о моем любимом мальчике.

Костюмы и накрахмаленные рубашки висели в дубовом шкафу над двумя парами стоявших на подставках сапог для верховой езды. В ящиках стола ничего не было, кроме перьев, чернил, писчей бумаги и «Американских записок» Диккенса.

Тэз подвинул кресло. Царапины на нижней перекладине говорили о том, что Ретт упирался в нее каблуками. Мальчик сполз с кресла пониже, но все равно не достал до царапин ногами.

Тэз завтракал с Лайзой, а ужинал с девушками в четыре часа. До захода солнца он поднимался наверх и, сев на кушетку Ретта, читал до полуночи Диккенса. Снаружи слышались смех, неверные шаги и хихиканье девиц.

После того как Макбет провожал последнего посетителя, Красотка Уотлинг закрывала переднюю дверь, тушила красную лампу и свет в гостиной и поднималась наверх проведать сына.

Красотка Уотлинг не была красивой женщиной, зато обладала бойкостью и обаянием. Как-то на день рождения Ретт купил ей платье из Парижа серого шелка. Красотка сложила его и, завернув в бумагу, сунула глубоко в ящик бюро.

— Меня никто не узнает, — сказала она.

В другой раз Ретт предложил ей поменьше пудриться.

Он усадил ее перед туалетным зеркалом, умыл теплой водой и очистил кожу ваткой.

— Тебе не нужны румяна. Твои щечки и так как яблочко.

Красотка в зеркале выглядела на десять лет моложе, невинной и застенчивой. Деревенская девушка, смотрящая из зеркала, напугала ее, и Красотка расплакалась.

В субботу вечером, в день выплаты содержания у солдат, за три дня до Рождества на дверь «Красной Шапочки» повесили венок. Сержант Джонсон с ухмылкой сказал своему боссу:

— С Рождеством, капитан.

Эдгар Аллан Пурьер вошел внутрь, а Джонсон, поставив ногу на перила крыльца, зажег трубку.

На диванчике тет-а-тет из зеленого бархата сидел однорукий майор, который спросил Эдгара:

— Разве бордели для военных — лучшее место для вашего времяпровождения, капитан? Или они для вас слегка… неприятны?

Эдгар Пурьер поджал губы, и майор встал, увлекая за собой Элен.

— Давай продолжим наверху, милочка.

Элен, прикрыв рот, захихикала.

Смеясь, вошли трое лейтенантов артиллерии, но за спиной полицейского стали строить рожи и отправились в другое заведение.

В такое время в «Красной Шапочке» были самые горячие ночи, и Минетта улыбнулась сквозь зубы.

— Капитан Пурьер, как я рада, что вы нас посетили.

— А что такое?

Минетта продолжила:

— Думаю, вам будет интересно узнать о нашем юном Тэйзвелле. Сегодня ночью должен вернуться капитан Батлер. Мисс Уотлинг и Макбет поехали на вокзал встречать его с поезда. Вы сможете получить ответы на все ваши вопросы — как там говорится? — из первых рук.

К удовлетворению Минетты, Эдгар вздрогнул.

— Выпьете бренди, пока ждете, капитан?

Эдгар Пурьер подошел к каминным часам и невидящим взором уставился на искусно сделанные позолоченные стрелки. Потом резко вздохнул и обернулся.

— Сходи за мальчишкой.

— Капитан?

— Приведи мальчишку, Минни, или это сделает мой сержант.

Ведя Тэза вниз по лестнице, она предупредила его быть осторожней с Длинным Носом.

— Он как аллигатор, — сказала Минетта. — Опаснее всего, когда улыбается.

Полицейский указал на стул с прямой спинкой, но Тэз остался стоять.

— Сэр?

— Когда мы с твоим отцом были как ты, мальчик, мы очень дружили, — улыбнулся Эдгар, — Такие штуки откалывали!

— Сэр?

— Знаешь, мальчик, хоть мы и были близки в те дни, Ретт никогда не рассказывал мне, что ухаживает за Красоткой Уотлинг. Ретт был джентльменом, понимаешь, а Красотка… — Нахмурившись, Эдгар замялся, — А, Лайза! Входи, дорогуша.

Девушка стояла на пороге с телеграммой в руке.

— Сэр…

— Входи, входи. Что там у тебя?

Она приблизилась, опустив глаза.

— Дай ее мне, Лайза.

— Это не вам, сэр. Это от капитана Батлера Красотке Уотлинг.

Его цепкие пальцы были как магнит. Эдгар прочел телеграмму, скомкал и бросил на пол.

— Ничего особо важного, детка. Поезд моего друга Ретта задерживается, — Он вытянул ноги и положил их одна на другую. — Нет, Лайза, не уходи. Невежливо покидать гостей,

Пока не кончился вечер. Держу пари, ты не знала, что Тэйзвелл — сын капитана Батлера. Нет? Дружище Ретт старается не раскрывать свои карты.

— Теперь можешь идти, девочка, — отпустила ее Минетта, — У тебя много дел на кухне.

— Я не разрешал ей уходить, — улыбнулся Длинный Нос, будто Минетта допустила простительную оплошность.

Она пожала плечами. В конце концов, она куртизанка, а не мать этой девчонке.

Тэз встал между Лайзой и креслом капитана.

— Понравилась она тебе, парень? А ты любишь денежки, детка?

Лайза сунула руки под передник.

— Все любят деньги, — презрительно заявила она.

Эдгар прошептал:

— Очаровательная малышка, правда, парень?

С видом человека, которому принадлежит весь мир, он открыл кошелек и извлек двадцатидолларовую золотую монету, повертел на свету, а потом положил на каминную полку.

— Видала такое раньше, девочка?

Лайза потянулась к монете.

— Ну и деньжищи!

Серебряный доллар, который капитан Пурьер положил рядом с золотой монетой, казался бедным родственником.