– А ко мне пошто не обратились? – буркнул Михаил Ярославич.

– По таким пустякам к князю идти – себя не уважать, – усмехнулся Петр. – Мы уж лучше дождемся чего-то посерьезнее, тогда и придем на поклон.

– За таким пустяшным делом и впрямь на поклон ходить неча, – согласился князь. – Ну да в моих погребах изрядно бочек стоит, не обеднею, ежели поделюсь. Ставленого, правда, не сулю, а вот хмельного завтра же пришлю и разного, кланяться не придется. Считайте, заместо платы за прежние труды.

– Так ты ж нам шубы с деревеньками уже выделил, – не понял Сангре.

– То не оплата, а награда, – пояснил Михаил Ярославич. – А с серебрецом у меня худо, потому и самому ныне куда проще медком с вами расплатиться. Медком да кормчим добрым, а то как я слыхал, у тебя, Улан Тимофеевич, его доселе нету, а это не дело.

– С караваном же иду, – пожал плечами Улан. – У остальных они имеются, зачем мне своего заводить. Лишнее.

– А вдруг нужда отстать повелит, тогда как? Ить в пути всякое случается. Не-ет, без кормчего на реке нельзя, опасно. У меня в княжестве не столь много вещунов, чтоб ими разбрасываться. Да ты не бери в голову, я сам за тебя сговорился с одним, согласился он. Звать его Сомом, опытный, по Волге-матушке не один десяток годков хаживал и в Хвалынское море забредал не раз. Мыслю, и ныне управится, чести своей не посрамит, – и князь, усмехнувшись, погрозил пальцем. – Я ж ведаю, отчего ты на самом деле без кормчего намыслил плыть. Небось преизрядно на товар поистратился, эвон сколь мехов поднабрал, да все баские, знатные, вот, посчитав остатки, да прослезившись над ними, и порешил без него обойтись. Угадал?

Улан покосился на Сангре и, не зная, что ответить, неловко пожал плечами.

– Так ты не смущайся, – ободрил Михаил Ярославич. – Ему за труды платить не придется, сказываю ж, я сам с ним сговорился, сам и рассчитаюсь. А что, – насторожился он, – неужто вы с побратимом и впрямь все гривенки за соболей, бобров да куниц выложили?

– Да нет, осталось немного, – уклончиво ответил Сангре. – На жизнь должно хватить.

– Умный человек не токмо на жизнь оставляет, но и еще столько же – вдруг беда какая нагрянет, – поучительно заметил князь. – Не хочу накликивать, уж больно любы вы мне, но к худому паче хорошего надобно заранее приготовиться. Не зря в народе сказывают: блюди хлеб про еду, а гривну про беду. Готовы к беде али как?

Петр уклончиво пожал плечами, мысленно восхитившись: «Классно работает. Ему бы в следаки или опера пойти, цены бы не было. Почти на уровне Улана допрос ведет».

Меж тем Михаил Ярославич, не дождавшись ответа, решил зайти с иной стороны, и осведомился у Улана:

– Возвертаться-то когда намыслил? Я к чему вопрошаю. В Орде мы с тобой поспеем свидеться, али нет?

Улан не торопился с ответом, потянувшись за своим кубком меда. Неторопливо отхлебнув раскритикованного князем напитка, он степенно пояснил:

– Коль он у тебя и впрямь в Хвалынском море не раз хаживал, тогда мне прямая выгода туда податься.

Поэтому все зависит от того, когда ты сам в Орде объявишься. Если зимой, то и впрямь увидимся, а пораньше я навряд ли поспею.

Михаил Ярославич помрачнел пуще прежнего.

– Стало быть нет, – протянул он. – А ты напоследок не поведаешь мне, не видал ли еще кой-чего… вещего.

Побратимы переглянулись. Врать было опасно – вдруг княжич не стерпел и предупредил отца о страшной беде. Но и правду говорить тоже нельзя. Как быть? Улан покосился на Сангре, предоставляя ему право решать.

– Не видал он ничего, – ответил тот.

– Ты, гусляр, не встревай, – буркнул Михаил Ярославич. – Покамест не с тобой говорю веду.

– А он от меня тайн не держит, – пояснил Петр. – Если б какой вещий сон ночью увидел, утром я бы о нем уже знал.

– Ну-ну, – проворчал князь и пояснил: – А мне тута сызнова тревожную весточку доброхоты из Орды прислали. Мол, поспешай, иначе как бы худа не приключилось. Вот я и мыслю, как быть. Ну а раз тебе ничего не пригрезилось, моя душа спокойна, можно катить.

У Улана перехватило дыхание и он умоляюще посмотрел на Сангре. Впрочем, тот и без его молчаливой просьбы понял, что надо попытаться притормозить Михаила Ярославича, насколько это возможно.

– А успокоился ты понапрасну, – твердо сказал Петр. – Сколько вещунов ни слушай, у будущего свое на уме. И потом, если моему побратиму худое не приснилось, это ж не значит, что его не будет. Улан не все видит из грядущего. Зато звезды, княже, не по добру ныне над головой выстроились, поверь. Да ты сам скажи ему, Улан, не тая, что ты вчера на небе видел.

Тот понимающе кивнул. Звезды и впрямь не были стихией Петра. Нет, нагородить про них с три короба он мог, но такое годилось только для постороннего человека, а им с князем жить да жить. Вдруг он месяц спустя попросит повторить расклад, а Сангре свою белиберду в точности воспроизвести не сможет. Зато с самого Улана не спросишь – он далеко. Опять-таки врать лучше правдоподобно, а не абы как.

– Красная звезда Марс, известная римлянам, всегда означает недоброе, – начал Улан свой рассказ, – а ныне она видна очень хорошо. Да вдобавок Марс сейчас сблизился с Сатурном, а тот всегда слыл зловещим. Древние греки его называли Кроносом и богом времени. В совокупности получается, что тебе надо выждать несколько месяцев, дабы не навлечь на себя гнев хана, а на княжество – новое нашествие ордынских ратей. Кроме того…

Он объяснял еще минут десять и все это время оба – и князь, и Сангре – внимательно слушали его. Первый, поскольку считал сведения и впрямь жизненно важными для себя, а второй мотал на ус – мало ли что случится в Орде. Вдруг возникнет ситуация, когда потребуется надавить на Михаила Ярославича. Тогда-то и пригодятся звезды, но трепать о них языком следует с учетом выданного ныне прогноза, а потому надо запомнить как можно больше.

– Но уже восходит утренняя звезда Венера, именуемая здесь Денница, и в разгаре осени именно к ней сблизится Сатурн-Кронос. Тогда-то, княже, и тебе можно смело отправляться в путь-дорожку. Будет она доброй и обойдется без особых хлопот, – на оптимистической волне закончил Улан.

– Сызнова ждать, – вздохнул Михаил Ярославич. – Ох, боюсь я, хан осерчает излиха. А на замирье с Юрием полагаться неча – сами ведаете, что он с Ляксандрой Марковичем учинил, коего я с посольством любви и согласия отправил.

Сангре с Уланом не сговариваясь, разом кивнули. На изрубленное тело старого боярина, привезенное на днях в Тверь, было страшно смотреть. Причем по слухам, которым имело смысл верить, почин задал сам Юрий, а уж далее потрудилось его окружение и опять-таки под его неусыпным наблюдением. Таким образом тот повязал всех своего рода кровавой порукой – после учиненного навряд ли хоть кто-то из его окружения рискнет стать перебежчиком или предателем. А больше всех усердствовал бывший беглый тверской мытник Романец. Под конец он настолько разошелся, что вырвал голыми руками из боярской груди еще трепещущее сердце и бросил его под ноги Юрию. Ну а тот распорядился скормить его дворовым псам.