Замечание Смирнова о том, что источником информации послужила маленькая заметка, выглядит правдоподобным. Первый репортаж в «Пионерской правде» не внес значительных изменений в обычный способ подачи истории Павлика, принятый в это время у провинциальных журналистов. В коротком сообщении на четвертой странице газеты в сухом документальном стиле говорилось об убийстве «двух пионеров» четырнадцати и девяти лет. Мальчики представали неутомимыми активистами, которые беспощадно разоблачали «кулацкую шайку» в своей деревне и были сражены ударами предательского ножа, когда они возвращались домой из леса 3 сентября. Еще в газете утверждалось, что «по всему Уралу прокатились митинги протеста против кулацкой вылазки». Корреспондент «Пионерской правды» повторил даже ошибку в числе замешанных в преступлении кулаков (девять), позаимствовав его из статьи в «Тавдинском рабочем» и не удосужившись проверить информацию.[115]

И все же между этим пробным изложением событий в «Пионерской правде» и более ранними версиями в провинциальных газетах есть значительное различие. Прежде всего, раньше ни одна газета ничего не говорила о доносе Павлика на отца, или, как первоначально сообщалось в «Пионерской правде», о доносе обоих братьев Морозовых на отца. По версии газеты, «активисты пионеры Павел и Федор вскрыли и разоблачили кулацкую шайку, которая проводила в сельсовете вредительскую работу, направленную к срыву всех мероприятий, проводимых партией и советской властью. Они даже не остановились перед разоблачением контрреволюционной деятельности своего отца, председателя совета». 15 октября газета, где к тому времени уже приняли решение, что отца «разоблачил» только один из мальчиков, развернула эту часть истории в целый нарратив. Павлик публично отрекся от своего отца: «Я, дяденька судья, выступаю не как сын, а как пионер! И я говорю: мой отец предает дело Октября!»

Таким образом «Пионерская правда» усилила тему «активизма» Павлика, изобразив его готовым на все во имя преданности делу революции. Другой новацией стало введение фотоматериала. Статья от 15 октября была напечатана с портретом Павлика, вырезанным, по-видимому, из подлинного группового снимка учеников Герасимовской школы и подретушированным с целью придать взгляду мальчика больше твердости. Но наиболее важным новым оттенком публикаций в «Пионерской правде» был напряженный, даже жутковатый интерес корреспондентов к подробностям преступления. Газета, смакуя детали, описывала особую жестокость, с которой кулаки зарезали мальчиков: их кровь, пролившаяся из глубоких ран, обагрила листья и ягоды клюквы, рассыпанные вокруг. И если «Тавдинский рабочий» писал о погибших активистах, «Пионерская правда» — повествовала о мучениках. В ее интерпретации, преступники хотели не только отомстить активистам, но и посеять страх среди односельчан: «Чувствуя свою близкую гибель в ширящейся коллективизации, остатки кулачества упорно пытаются тормозить социалистическую перестройку деревни путем вредительства, запугивания, путем убийств лучших, активных товарищей». Это происшествие — вызов всей Советской системе, ни больше ни меньше, попытка подорвать преданность тех, кто поддерживал «мероприятия, проводимые» государством.

Тема мученичества продолжилась в следующем номере «Пионерской правды» от 17 октября. Здесь утверждалось, что пионеры и школьники Герасимовки провели собрание и над еще свежими следами крови своего павшего товарища («Осенние дожди еще не смыли пятен крови с листьев, на которых лежал убитый Павлик») поклялись продолжать его дело. С точки зрения законов природы, это заявление звучит, конечно, абсурдно (невозможно представить себе, что за полтора месяца осенние дожди не смыли следы крови в лесу), но его метафорическое значение довольно прозрачно: кровь убиенных святых взывает к советскому народу и требует отмщения.

Другие материалы «Пионерской правды» не внесли значительного вклада в развитие легенды. 17 октября сообщалось, что в Герасимовке объявилась старушка с «письмом от господа бога», оказавшаяся переодетым агентом кулаков. «В “письме от бога”, состряпанном ею, кулачка призывала не выполнять хлебозаготовок и не вступать в колхоз». Еще через шесть дней было обнародовано известие, что по всем школам собираются подарки (например, учебники) для отправки их детям в родную деревню Павлика. Затем без всяких объяснений освещение этой истории прекращается на три недели. Однако в середине ноября тема убийства Морозовых заявляет о себе с новой силой. «Пионерская правда» возмущена затягиванием следствия и 14 ноября обращается к Вышинскому с просьбой о его прямом вмешательстве в дело. Наконец, 21 ноября на первой странице газеты появляется сообщение, что дата начала судебного процесса определена: «Нами получена из Тавды телеграмма о том, что суд на (так! — К.К.) кулаками-убийцами пионера Павлуши Морозова и его брата состоится 25 ноября в селе Герасимовки (так! — К.К.) Тавдинского района Уральской области.

Для участия в работах суда вчера вылетел на самолете в Свердловск член редколлегии “Пионерской правды” тов. Е. Смирнов».

Плеоназм «вылетел на самолете» подчеркивает, какое значение придавалось этому процессу: в начале 1930-х годов авиацию главным образом использовали в чрезвычайных случаях, например для спасения полярников или для рекордных перелетов над территорией страны.

Описание дела Морозовых в местных газетах мало отличалось от официального протокола суда[116]. Разница состояла в упрощении свидетельских показаний; да их и вообще было мало: все внимание уделялось заявлениям подозреваемых, которые фиксировались довольно тщательно, хотя иногда тоже упрощались. Так, в судебном протоколе со слов Данилы записано: «Старик вам правду говорил, но я подтверждаю, что преступление мое — с дедом»[225]. А в газете «Всходы коммуны» от 30 ноября Данила говорит: «Убили мы с дедом». Что еще важнее, спор между Павликом и Сергеем из-за конской упряжи получил однобокое освещение и выглядел не деревенской сварой, а противостоянием двух сторон, в котором Павлик вел себя с благородной сдержанностью[117].

Если местные газеты и опускали некоторые детали, то, по крайней мере, почти ничего не добавляли от себя. «Пионерская правда» вела себя по-другому. Скажем, она напечатала «дословный» рассказ Ксении Морозовой о том, как Павлик донес на отца, в то время как Ксения ничего такого на суде не говорила[118].