– Опиши ее, – сказал Джесс. – Как я смогла бы выделить ее из толпы?

– Не смогли бы. Она похожа на сотни таких же девчонок. Длинные каштановые волосы, слишком много косметики, маленькое черное платье.

– Тебе удалось подслушать их разговор? – спросила Джесс. – Куда они пошли?

– На концерт в «Филлмор». У него был лишний билет на «Джапандроидов», и он искал, кто пойдет с ним.

– «Джапандроиды». Такая группа существует?

– Естественно. Классные рокеры.

– Ты сам видел эти билеты?

– Да, он их мне показал. Не фальшивка.

– Что еще ты помнишь? Что-нибудь, что помогло бы мне найти эту девушку или узнать, где она живет?

Бармен покачал головой.

– Послушайте, если бы я узнал этого парня, если бы я знал, что он псих, я не стал бы помогать ему.

Джесс очень хотелось этому верить, но она знала, насколько сильна власть денег. Купюра в пятьдесят долларов сносит большую часть нравственных препятствий. Она вышла из бара на Пост-стрит. В Джапантауне царило оживление: движение машин было плотным, тротуары были забиты толпами жаждавших саке и суши. На противоположной стороне улицы, на площади, подсвеченная зеленым Пагода мира напоминала гигантскую лазерную пушку из какого-нибудь фантастического фильма. Ночь была холодной, плащ Джесс блестел от осевшей на нем влаги.

Она вглядывалась в лица прохожих, хотя знала, что Каттера здесь давно нет и что он сюда не вернется. Возможно, он и в самом деле в «Филлморе», возможно, билеты были уловкой, чтобы заманить девушку.

Единственное, что она знала наверняка, так это то, что Каттер заплатил бармену за звонок именно ей. Он хотел, чтобы она бросилась за ним в погоню.

* * *

Фрост нашел Салседу у светофора. Она стояла на Гири-стрит, напротив желтого кирпичного здания, где располагался «Филлмор». Из ее рта, как обычно, торчала сигарета, на лице было вечно хмурое выражение. Ее волосы и кожа блестели от капель дождя. Почти не моргая, она не отрывала взгляд от входных дверей театра.

Для подающих надежды музыкальных групп «Филлмор» был пределом мечтаний. Это означало выступать на той же сцене, где в шестидесятые собиралась музыкальная знать. «Грейтфул Дэд». «Джефферсон Эрплейн». Сантана. Даже матерые рокеры благоговели перед этим концертным залом.

– Кто-нибудь запомнил Каттера? – спросил Фрост.

– Нет, я показывала фото билетерам, но никто не опознал его. Когда перед тобой сотни тел, рвущихся к сцене, отдельные лица не замечаешь.

– Думаешь, он и в самом деле там? Или это какой-то ловкий трюк?

– Не знаю. Я не понимаю, что за игру он ведет. Но он размахивал этими билетами не просто так. Он хотел, чтобы мы оказались здесь.

– Ты звонила Хайдену? – спросил Фрост.

Джесс издала звук, который мог быть смешком в той же степени, что и недовольным фырканьем.

– Ага, как же, он так и мечтает поговорить со мной. Меня вообще здесь не должно быть. Если Хайден поднимет копов по моему голословному заявлению, новое расследование будет тут же провалено. Может, на это Каттер и рассчитывает.

– Даже если он там, ты же знаешь, я не могу арестовать его, – сказал Фрост. – Он не совершил никого преступления, о котором бы нам стало известно. У нас нет никакой веской причины связывать его с убийством Джимми Киза.

– Да, но ты можешь напугать его до смерти. И девицу, что с ним, тоже.

– Ладно. Пойду проверю.

– Спасибо. Надеюсь, я не оторвала тебя от чего-то важного. Например, от свидания с Иден Шей.

Это была шутка, но шутки от Джесс всегда были со злым подтекстом. Он понимал, на что она намекает. Она отдавала ему себя, предлагая переспать, а он оттолкнул ее. Ей хотелось знать, поступил ли он так же с Иден. Да, как полицейский, Джесс была крутой и жесткой, однако при этом она оставалась женщиной, и он ранил ее чувства. К тому же сейчас в ее жизни была черная полоса, и она искала, на ком бы сорвать свою злость.

– Я был с родителями, – сказал Фрост.

– Да? И как они?

– Ну все очень хрупко.

– Прости, что оторвала тебя.

– Ничего, я рад, что ты вытащила меня. Я был не в настроении вести с ними серьезные разговоры. А почему бы тебе не вернуться домой? Тебе здесь больше нечего делать.

Джесс помотала головой.

– Я понаблюдаю, пока ты там. Хочу оказаться на месте на случай, если он сбежит.

– И что тогда? Ты же не сможешь задержать его.

Истон увидел, как омрачилось ее лицо. Опять забыла. Двадцать лет работы в полиции просто так не проходят.

– Я могу проследить за ним, – ответила Джесс. – Так, чтобы он меня не увидел. Мы хотя бы будем знать, куда он ходил и один ли он.

Фрост понимал, что спорить бессмысленно. Салседа упряма и будет делать что хочет.

– Ты что-нибудь выяснила о той девушке из бара? – спросил Фрост.

– Каштановые волосы, много косметики, черное платье.

– Здорово сужает поиски.

– На Каттере шляпа. Двойная желтая лента.

– Как у половины хипстеров в городе, – сказал Фрост.

– Кто бы говорил, Джастин Тимберлейк, – съязвила Джесс.

Фрост рассмеялся. Он не обиделся, хотя понимал, что Джесс пытается показать свою безжалостность. Он уже начинал терять с ней терпение. Из-за того, что ее жизнь перевернулась вверх тормашками, она переживала сильнее, чем можно было предположить, однако если ей хотелось жалеть себя, то тут он ничем не мог ей помочь, кроме как позволить барахтаться в своих страданиях. Она сама навлекла на себя все эти неприятности, и оба понимали это.

– Я пошел, – сдавленным голосом произнес Фрост. – Будь начеку.

Джесс не ответила. Она курила с напускным безразличием, словно ей на все было плевать. Ее глаза были холодными, как дождь.

Наклонив голову, Истон пошел через Филлмор-стрит к концертному залу. Изнутри доносилась музыка и вопли зрителей. На таких концертных площадках присутствовало некое звериное начало. Загнать толпы людей в помещение, включить звук погромче, выключить свет и оглушить диким шумом. Тут не разберешь, где охотник, а где дичь.

Эта мысль навела Фроста на еще одну: ведь можно приставить пистолет к груди Руди Каттера, нажать на спусковой крючок, и никто ничего не узнает.

Все это плохие фантазии.

Он вошел в концертный зал.

Музыка, громкая и дикая, бухала у него внутри, как второе сердце.

Сотни людей, вплотную прижатые друг к другу, вопили и махали руками над головой. Софиты, как сияющие глаза, пробивали клубившийся туман и отбрасывали оранжевые блики на толпу, которая раскачивалась в унисон, словно единый живой организм. Сверху свисали элегантные люстры, казавшиеся здесь неуместными. Создавалось впечатление, будто в королевский дворец ворвалась армия революционеров. Пол дрожал. Музыканты господствовали.