Я засияла тульским самоваром, и мы пошли в кухню пить чай.Некоторый беспорядок говорил о том, что женщины скорее всего в доме нет. Таконо и оказалось: женщины, точнее, одна, трижды в неделю приходила наводитьпорядок, зато по дому слонялись два охранника, проницательный с веранды и ещеодин, этого я не видела, а только слышала.

Владимир Иванович включил чайник, а я устроилась за большимстолом, забравшись на стул с ногами и вроде бы этого не заметив. В общем,усиленно изображала великовозрастное чадо, которое малость подзадержалось вдетстве.

— Кто учил играть? — спросил Владимир Иванович.

— Папа, — с легкой грустью ответила я. — Толькопапа умер, а Леонид Андреевич шахматы не любит, играет редко. А я не люблютелевизор. В общем, или читаю, или играю сама с собой.

— Значит, отдыхаешь? Для каникул вроде бы рановато…

«Может, он думает, что я учусь в школе?» Это меня озадачило.Чай был душистый, с листьями брусники, и варенье тоже брусничное. Я съела егоцелую вазочку, а потом покраснела.

— Не стесняйся, — улыбнулся ВладимирИванович. — Варенье, слава Богу, есть.

Мы вернулись на веранду и продолжили борьбу. ВладимирИванович хмурился, а я гадала, что лучше: выиграть или проиграть, и в концеконцов выиграла.

— Молодец, — покачал он головой. — Честносказать, не ожидал.

— У вас трудно выиграть, — в ответ похвалила я,собирая фигурки.

— Давай завтра сыграем, — предложил он. — Сутра я свободен, часиков в десять, а? Или для тебя рано?

— Нет, я в семь встаю. Можно я вам номер телефонаоставлю, вы позвоните, и я приду, вдруг у вас планы переменятся?

Владимир Иванович записал номер и проводил меня до калитки.

— Здесь на улице живет немало молодежи, — сказалон. — Подружилась с кем?

— Нет, — пожала я плечами, старательно отводяглаза. — Леонид Андреевич мне не разрешает выходить одной. Я в садуотдыхаю, с Жильцом.

— С кем?

— Это котенка так зовут.

— Жилец… Смешно.

Мы простились, я пошла по улице, обернулась и помахаларукой, Владимир Иванович тоже махнул в ответ, а я ускорила шаг и через паруминут сворачивала к своему дому.

Док лежал в гамаке, увидев меня, поднялся и вошел в дом.

— Ну что? — спросил он неуверенно.

— Вроде нормально, — кивнула я. — В шахматыиграли. Он решил, что я приехала в гости, отдыхаю.

Док выпил сок, повертел в руке стакан и осторожно спросил:

— Ты так и не сказала мне, что задумала.

— Внедриться в организацию и развалить ее изнутри, —с умным видом заявила я.

— Но в том, что с тобой произошло, виноват не этотчеловек…

— Док, я борюсь с преступностью в целом, а не сконкретным человеком.

— Конечно, — кивнул он. — Я простобеспокоюсь… Это очень опасно и…

— Мы в абсолютной безопасности, — заверилая. — Ты же знаешь, он еще всерьез подозревать не начнет, а я уже засеку. Имы с тобой смоемся.

— Надо позвонить Орлову, — некстати вспомнил Док.

— Не надо. Орлов не знает, где мы, и это очень хорошо.Лучше соблюдать осторожность. В целях безопасности, — добавила я.

Док подумал и кивнул. Он всерьез верит в справедливость ипрочую чушь, приходится с этим считаться. Скажи я ему правду, и он, пожалуй,очень расстроится, а расстраивать Дока не хотелось: ближе его у меня нет никогона свете.

Утром Владимир Иванович позвонил ровно в десять.

— Варя? Как насчет шахмат?

— С удовольствием, — обрадовалась я. — Яприбегу сейчас, вы только собаку не выпускайте.

Через пять минут я протискивалась между прутьями забора, аВладимир Иванович, как выяснилось позднее, ждал у калитки. Поэтому встретилисьмы не сразу. Я поднялась на веранду и позвала:

— Владимир Иванович. — Дверь открылась, и очаммоим предстали два охранника. То, что это именно охранники, было ясно с первоговзгляда, никем другим, имея такую внешность, они быть не могли.

Одного роста, плечистые, в одинаковых костюмах и одинаковыхтемных очках. Первый — блондин, очень короткие волосы были похожи на цыплячийпушок и блестели на солнце. Лицо суровое, а из-за темных очков и вовсегранитная маска. Второй был шатеном, тоже коротко стрижен, тяжелую челюстьукрашала двухдневная щетина, черная до синевы. Губы, довольно пухлые отприроды, сжаты так, что вытянулись в струнку. На двоих одна мысль, выражавшаязамешательство.

— Здравствуйте, — громко сказала я. — АВладимир Иванович дома?

— Дома, — смеясь, ответил тот, подходя сзади.

— Будем играть? — спросила я.

— Конечно.

Пока мы устраивались за столом, парни исчезли.

— Это ваши гости? — проявила я интерес. —Может, я не вовремя?

— Вовремя. Я сегодня очень рано поднялся и всеготовился к турниру, еле-еле дождался, когда десять пробьет, чтоб тебепозвонить.

— Позвонили бы раньше, — расстроилась я. — Яведь говорила: встаю рано.

— Постеснялся.

Мы начали партию. В упорной борьбе я одержала победу.

— Ну надо же, — покачал головой ВладимирИванович. — Варвара, ты часом у нас не чемпионка?

— Нет, — грустно ответила я. — Просто у менямного свободного времени. Тренируюсь.

Вторую партию он тоже проиграл. Хлопнул ладонями по ляжкам изасмеялся.

— Играем? — спросила я с надеждой.

— Конечно, — кивнул он и позвал громко:

— Резо…

На террасе незамедлительно возник шатен с двухдневнойщетиной, Владимир Иванович жестом велел ему подойти.

— Смотри, что девчонка со мной делает…

Резо взял стул, уселся на него верхом и, облокотившись наспинку, замер. «Видно, парень на службе языка лишился», — подумала я, онпосмотрел на меня и поспешно отвел взгляд.

Через минуту Резо снял очки, на меня больше не смотрел, затопожирал глазами доску.

— Ну что? — спросил его Владимир Иванович, и онипринялись совещаться.