— До шестьдесят девятого года работали по технологии Кассетдетали. Есть такая проектная организация. Остов санитарной кабины крутился на сердечнике. На каждую грань наносился цемент. Потом соскабливали неровность. Ручной труд. Всюду грязь.

Чья идея вертикальной заливки и полной заводской готовности кабин? Щекотливый вопрос. Директор нас мобилизовал — искать, искать! И мы искали.

Виктор Михеев, которого в конструкторском бюро и по сей день называют еще ласково «Витюша», молодой на самом деле и еще моложе выглядящий, правая рука Некрасова, ответил:

— Чья идея, сказать затрудняюсь. Был у нас главный инженер Дубков, утверждавший, что он первым предложил этот принцип. А начали-то мы еще до того, как Дубков пришел на завод. Много сделали начальники цехов В. Новиков, Л. Чернецкий, механики В. Рагозин и Е. Фролов, слесари В. Смирнов и А. Лан, да и другие.

Я посмотрел приоритетную справку, выданную на это изобретение, — авторами обозначены Ольшанский, Дубков, Некрасов, Михеев. И если в групповом поиске трудно порою действительно определить того, кто впервые сформировал новую идею, то уж всегда неоспорим и нагляден вклад тех, кто своей волей, дерзанием, трудом добился ее осуществления.

Директор сделал первый смелый шаг. Проект было решено создать своими силами.

— Заказали бы на сторону, ждать пришлось бы больше года, — сказал он. — Свои сделали за полтора месяца. За счет энтузиазма, на добровольных началах, вечерами, в выходные. Идея вызвала энтузиазм, а он породил энергию.

Ольшанский не ждал, пока заводу на реконструкцию отпустят деньги. Долго! Использовал возможности новой экономической системы, дающей возможность маневра за счет внутризаводских фондов. Конечно, в чем-то отступал от канонов, брал на себя ответственность.

— А какое новое дело совершенно освобождено от риска? — спросил он меня.

Вскоре наступил своего рода первый критический пик. Пришло время срезать старое оборудование и ставить на его место новые машины формования. Руководители комбината, не имея утвержденной в инструкциях документации, — ведь все проекты были сделаны на заводе, — срезать старое оборудование Ольшанскому запретили.

Точнее говоря, решение это назревало, висело в воздухе, и Ольшанский это чувствовал. Но буквально за день до того, как приказ был подписан, опережая его, Ольшанский на свой страх и риск решился все же поставить экспериментальные машины.

Слесарям пришлось проделать это за одни сутки, в субботний день. Ольшанский многим рисковал, поставив всех в понедельник перед свершившимся фактом.

В тот день испытания первой машины, 27 декабря 1968 года, — второй критический пик.

В час эксперимента в цех набилось множество людей. Пришли те, кто был в числе прямых участников опыта, и те, кто переживал свою некоторую сопричастность в реконструкции, и даже те, кто вовсе не верил в успех дела. Не верил, что гипс пройдет в форму до конца, не оставит раковин, не схватится преждевременно, где-нибудь по пути. Но и скептики пребывали в возбужденном состоянии, гадая: подтвердятся или же будут опровергнуты их предположения?

Первый опыт хорошо начался. Но закончился через десять минут... сокрушительной неудачей! Гипс залил всю форму, кабина сформовалась, но вытащить ее из машины не удавалось.

— Мы не учли тогда простой вещи — расширения гипса при твердении, — рассказывал мне Андрей Некрасов. — И всего это расширение на три сотых процента. Такая малость! Но кабину схватило намертво!

Два дня мучились конструкторы и слесари, стараясь вытянуть кабину, как-нибудь выжать ее вверх, но все бесполезно. И пришлось в конце концов разрезать края машины автогеном. И только таким образом, распахнув плоскости стального куба, вытащить из его объятий экспериментальную кабину.

После этой неудачи Ольшанский собрал техсовет. Надо было решать, что делать дальше.

— Начало было унылое, — вспоминал Дмитрий Яковлевич, — горечь всякого поражения — это ведь действительно не сладкая штука. Однако и унывать было некогда. Слишком много мы затратили сил на реконструкцию, слишком много заронили надежд, чтобы отступать. Одним словом, удалось переломить настроение, и мы превратили это заседание в техсовет оптимизма.

Решение было такое: не останавливаться — кромсать машину, переделывать, искать. Я сказал тогда товарищам: сто раз не получится — все равно будем продолжать.

Прошла всего одна неделя. То, что мы разрезали края машины, — это и натолкнуло нас на идею раздвижных стен. Воистину в каждой неудаче таится зерно будущей удачи. Теперь распалубка у нас стала получаться. Вы представляете, сколько было радости!

Вслед за первой машиной вошли в строй еще три. Заработала целая линия объемного формования. Однако на реконструкцию ушло время. Впереди вырисовывались новые работы. И возникал вопрос: как же повести дело, чтобы не сорвать выполнение плана, плана, который никто не позволит сорвать или хотя бы снизить, какая бы ни шла реконструкция?..

Перспектива и план! Это две коренные составные заводского развития, связанные, так сказать, единством сосуществования во времени, когда одновременно надо и внедрять новое, и выполнять план, делая первое без малейшего ущерба для второго. Это всегда творческая задача, и разрешается она — я часто наблюдал это — на разных заводах за счет интенсивной, напряженной работы.

— Ох, если бы я тогда хоть одну кабину задержал, то ужас! — сказал Ольшанский. — И так уж тучи тогда сгущались над моей головой.

Каким же образом выполнялся план во время реконструкции и испытаний новых формовочных машин? Заводчане решили, что пока будет переналаживаться, а следовательно, бездействовать одна половина цеха, работающие во второй во что бы то ни стало должны сделать всю цеховую программу, то есть каждый должен сработать за двоих.

По сути дела, это тоже был один из пиков реконструкции, напряженная пора заводской жизни, примечательная но своей сути.

Дирекция не издавала на этот счет никаких приказов, не проводилось специальных собраний. Просто люди понимали, что иначе нельзя. Такая работа стала делом общей, коллективной, заводской чести. А уж в этом понятии объединилось многое — и увлеченность новыми перспективами, и озабоченность заводскими делами, и чувство той рабочей солидарности, о силе которой мы иногда забываем, а вместе с тем этот нравственный стимул нельзя сбрасывать ни с каких производственных счетов.

В конструкторском бюро хранится папка, куда собираются документы заводской популярности, которая растет месяц от месяца и уже обрушила на завод поток писем, запросов, телеграмм.

Еще два-три года назад ни в далекой Алма-Ате, ни в близком Орле, в Иркутске или Риге, в Кишиневе, в Баку,