Мне никогда не бывает безразличной военная биография героя. Война сформировала целое поколение, и мне ли, участнику войны, не знать, как много она определила в судьбах, в мироощущении, в значении опыта жизни для каждого, кто честно прошел через ее испытания.

Ольшанский демобилизовался в сорок седьмом и начал работу в строительном тресте своего родного Воронежа электромонтером. Через несколько лет перевелся в Москву, на Краснопресненский завод железобетонных изделий. Здесь, работая, учился в техникуме.

Был рабочим, бригадиром, мастером, механиком завода, заместителем главного инженера.

— За четырнадцать лет я доработал до главного инженера, — сообщил он.

Вот и все. Дал мне два параметра: четырнадцать лет труда — и «доработался до главного инженера». А в остальном объем жизненного содержания будьте любезны представить себе сами, если вы знаете промышленность, если бывали на том заводе, где человек от рабочего прошел путь до главного инженера.

Краснопресненский завод самый старый в семье комбината. С тех пор как образовался комбинат, завод получил строго разграниченные функции — теперь здесь изготовляют только наружные стеновые панели на конвейерных линиях и панели крыш на прокатном стане.

До сих пор мы знали только станы, катающие металл. Едва ли можно насчитать два десятка лет с тех пор, как стали нормой конвейерные линии для крупных панелей, как стали работать прокатные станы для железобетонных изделий, как появился в массовом масштабе, в новых формах новый строительный материал.

Из сырцового кирпича складывались стены домов еще во времена Гомера. И возраст обожженного кирпича насчитывает тысячелетие. В древней Руси из кирпича возводились и церкви, и палаты. Кирпич дожил до наших дней. И сейчас его еще производят на заводах, и сейчас еще строят кирпичные дома.

Испокон веку кирпич оставался не только элементарной частицей строительной кладки, но главной мерою труда. Кирпич и по весу, и по размеру хорошо подходил к руке каменщика. Он хорошо лежал на ладони. Ладонь чуть больше или чуть меньше, но все же это только ладонь рабочего. Что же касается человеческих рук, то их физические возможности всегда оставались примерно одинаковыми.

Кирпич был мерою труда, силы и сноровки. Он лимитировал и масштаб человеческих возможностей в строительстве, и в известной мере охранял консерватизм веками сложившихся, столетиями освященных методов.

В наши дни ладонь бывшего каменщика все чаще ложится на рычаги электрического подъемного крана. Стрела крана со всей ее мощью стала как бы продолжением руки рабочего. Ладонь крана в десятки, в сотни раз шире и сильнее ладони каменщика. По сути дела, подъемный кран принес с собой на строительную площадку неизбежность революционных преобразований, прежде всего в самом материале строительства.

Кирпич вырос сначала в бетонный блок, затем еще более раздался в железобетонную панель, элементарными частями стали теперь целые узлы конструкции дома, — например, те же санитарные кабины, целиком отливаемые на Хорошевском заводе.

Это идет процесс укрупнения, неизбежный и неодолимый, как и сам технический прогресс. Он, конечно, не остановится, все дальше уходит от элементарной частицы кирпича к все более сложным, объемным, масштабным элементам сборного индустриального домостроения.

Черты этого развития, эту закономерность особо зримо наблюдать на ЖБИ — заводах железобетонных изделий. В том числе и на Краснопресненском автоматизированном предприятии, корпуса которого поднялись на окраине Красной Пресни.

В главном корпусе завода все крупно, мощно. Панели домов создаются на движущихся платформах-вагонетках. Их дно, или, как говорят здесь, поддон, с бортовой раздвижной оснасткой и есть та форма, в которой отливаются детали.

Любопытно, что наружная панель с проемами для окон, балконов формуется как слоеный пирог из пластинчатого бетона, керамики, сеток металлического каркаса, закладных деталей, фибролитовых прослоек, и снова слоев, на этот раз уже жесткого бетона.

Этот железобетонный пирог отправляется в камеры твердения. Пышущие жаром печи занимают пролет. Пропарившиеся при температуре в 90 градусов около восьми часов, получившие необходимую прочность, панели возвращаются к исходной точке. На распалубку. Это значит, что кран вынимает из формы готовую панель, поддон подготавливается для формования нового изделия, а дно платформы, словно бы поверхность огромной сковородки, смазывается особым составом, чтобы к ней не приставал бетон. И все начинается сначала.

Я ходил по цехам не только затем, чтобы представить себе конвейер домостроения от первой порции песка и цемента, зачерпнутых экскаватором со склада инертных материалов, и до готового дома, в котором счастливые новоселы ввинчивают свои, купленные в магазине замки к наружным дверям. Но мне хотелось еще представить и Ольшанского, механика и главного инженера, в кругу его каждодневных забот и исканий.

Я хотел мысленно увидеть Дмитрия Яковлевича, налаживающего и этот конвейер в главном цехе, и автоматы, создающие легкую, ажурную вязь железной арматуры, и длинный агрегат прокатного стана с непрерывно движущейся серой полосой бетона.

Одним словом, мне хотелось почувствовать ту современную обстановку автоматического производства, где руки давно уже уступили главную роль голове заводчанина, где множество возникающих проблем — индустрия сборного железобетона еще очень молода — открывают широкое поле инициативе, творчеству.

И сам Дмитрий Яковлевич говорил мне, что именно на Шелепихе вошел он во вкус рационализаторских поисков, поверил в свои силы. Отсюда он ушел директором другого ЖБИ — Востряковского, а в шестьдесят шестом был назначен руководителем Хорошевского завода санитарных кабин.

Не впервые я уже сталкиваюсь на заводах с одним примечательным явлением. Вот сделано большое дело — то ли это реконструкция, то ли новшество технологии, порою меняющее в корне характер производства. Об этом говорят, пишут.

Но попробуйте отыскать того, кто первым подал мысль, идею, кого можно считать автором нововведения. И тут вы вдруг столкнетесь с уклончивым ответом, оговорками, суждениями о том, что теперь-де в промышленности все делается сообща, каждый понемногу вносит свой вклад и трудно бывает вспомнить, кто же первым произнес: «А?!»

Одним словом, ни автора, ни авторов — нет, они словно бы растворились в массовом рвении коллектива.

Вот с таким примерно случаем я и столкнулся на Хорошевском заводе, когда заинтересовался историей столь радикальных изменений в цехах.

Ольшанский вспоминал об этом так:

— Собирались вот за этим моим столом. Инженерный народ. Чувствовали, что надо искать новую технологию. Стали прикидывать варианты. У нас есть конструкторское бюро. Маленькое. Тогда было всего четыре человека. Андрей Некрасов, Виктор Михеев, другие. Честно говоря, находились в спячке. Я их разбудил.

Андрей Некрасов, начальник конструкторского бюро, еще недавно мастер на Ростокинском заводе железобетонных изделий,