Клод переходит на левый берег Сены, который не так кишит немецкими солдатами, как правый. Он направляется к Пантеону, пересекает Люксембургский сад, где гуляют влюбленные и матери с детьми. Карусель все еще работает, на эстраде играет оркестр. Но это немецкий военный оркестр, и исполняет он музыку из пивных. Громкое «ум-па-па» действует Клоду на нервы, не говоря уже о барабанных перепонках.

И все же он удивляется, каким мирным, безмятежным кажется мир, когда светит солнце – пусть и слабо. Ночью, конечно, все иначе.

– Добрый вечер, друг мой! – Молодой человек машет Клоду из-за столика уличного кафе, придвинутого к окну. Недалеко стоит угольная жаровня, поэтому перчатки мужчина оставляет в кармане пальто. Когда Клод подходит, он встает и целует его в обе щеки.

Две женщины, сидящие за столиком – одна блондинка, другая брюнетка, улыбаются; на вкус Клода, они слишком ярко накрашены. И все же они очаровательны и привлекают внимание своей веселостью, легким смехом, слабым румянцем; он целует обеих и садится рядом с блондинкой.

Клод рассматривает Мартина. В этом парне есть что-то распутное, и Клод заинтригован. Дьявольски красивый, с черными вьющимися волосами и зелеными глазами, Мартин к тому же щегольски одевается (всегда с шелковым шарфом на шее, как летчик); все женщины в радиусе мили неудержимо тянутся к нему. Сам Клод никогда, даже в молодости, не пользовался таким вниманием со стороны прекрасного пола. Он вынужден признать, что завидует Мартину, тем более что тот, должно быть, лет на пятнадцать моложе. Клод очень рад, что у Бланш нет причин встречаться с ним.

Заказывая кофе, он ловит себя на мысли, что снова гадает, чем Мартин занимался до войны. Женщины не возбуждают его любопытство, даже когда блондинка прижимается к его плечу и начинает играть с лацканом.

Насколько известно Клоду, у Мартина нет постоянного жилья; впрочем, он ничего не знает наверняка. Они скрывают друг от друга такие подробности, хотя Мартин прекрасно осведомлен о положении Клода в «Ритце». И он откуда-то знает все о Бланш, это его козырь.

– Мне любопытно, Мартин… – Клод решает задать вопрос, потому что за последние несколько месяцев они по-настоящему полюбили друг друга. По крайней мере, так кажется Клоду. Дело не только в том, что они стали деловыми партнерами в сложное и необычное время. Нет, даже если бы Клод встретил Мартина раньше (как и все парижане, Клод разделил свою жизнь, свои планы и отношения с людьми на «до» и «после» вторжения), они бы стали друзьями. Клод восхищается острым умом своего компаньона, его способностью видеть на три шага вперед. Его находчивостью и умением придать каждому движению – например, знаку, который он делает сейчас официанту, прося принести еще кофе, – изысканность и лоск.

– Что, друг мой? – Откинувшись на спинку стула, который теперь балансирует на задних ножках, Мартин обворожительно улыбается женщинам, сидящим рядом, а блондинка и брюнетка – их зовут Симона и Мишель – хмурятся. Другие дамы в кафе тут же начинают хихикать и жеманничать.

– Чем ты занимался раньше?

– Клод, Клод, ты же знаешь правила… – Конечно, знает. Никаких личных вопросов. Ни у кого за этим столом, кроме него, нет прошлого.

– Клод, – мурлычет Симона ему в ухо. – Ты непослушный мальчик!

Она сжимает его бедро, и это не так уж неприятно.

– Да, – Он улыбается ей, как улыбаются надоедливому ребенку. – Но ты должен мне рассказать. Я изучаю человеческую природу. Это необходимо, чтобы управлять отелем. И ты, кажется, много знаешь обо мне.

Мартин вздыхает. Он возвращает стул в горизонтальное положение и склоняется над маленьким столиком. Сейчас свет из кафе падает на Мартина так, что его вьющиеся волосы напоминают нимб. Люди вокруг непринужденно болтают; звучит французская музыка – старая запись песни «Мой мужчина» в исполнении Мистенгет. Пластинка шипит и скрипит, музыка льется тонкой струйкой, и все же это французская музыка. Если постараться, то можно убедить себя, что это обычный осенний вечер в Париже. В воздухе ощущается лишь слабый намек на тепло; герань в горшках начинает увядать; ее красные и розовые цветы уже не так ярко выделяются на фоне черных кованых перил.

Иллюзия сохраняется, пока до вас не доходит, что в кафе тут и там мелькают серо-зеленые мундиры немецких солдат, говорящих на своем уродливом родном языке. Пока вы не замечаете, что на улицах нет автомобильного движения. Пока вы хорошенько не присмотритесь к велосипедам, прислоненным к перилам и уличным фонарям, и не увидите, что их резиновые шины залатаны десятки раз. Пока не заметите, что на каждом столе лежат продовольственные талоны. А на лице каждого француза то и дело мелькает испуганное выражение, как будто он только что пробудился ото сна. Чудесного, счастливого сна.

– Что ж, это справедливо. Хорошо, друг мой. Ты действительно хочешь знать?

– Хочу.

– Хочет! – с широкой улыбкой повторяет Мартин, обращаясь к Симоне и Мишель. Женщины хихикают и качают головами.

– Мартин тоже непослушный мальчик, – говорит Мишель, понимающе подмигивая. Немецкий офицер, сидящий через два столика от них, смотрит на девушку так пристально, что она подмигивает и ему. Офицер – молодой, с остекленевшими от выпитого вина глазами – краснеет и отводит взгляд.

– Да, был, – признается Мартин. Затем он откидывается на спинку стула и закуривает сигарету. Затянувшись и выпустив два кольца дыма, он смеется. – Я был жиголо.

– Что? Простите! – Клод чуть не опрокидывает чашку кофе, которую официант только что поставил перед ним; уходя, официант ухмыляется.

Симона и Мишель смеются своим заливистым смехом; все поворачиваются в их сторону, но Клод знает, что никто не замечает ничего, кроме двух обворожительных веселых женщин и их потрясающе красивого спутника; Клод невидим. В этом весь смысл, как бы происходящее ни ранило его гордость.

– Жиголо, – повторяет Мартин, пожимая плечами. – Меня можно было купить. И меня покупали. Меня и сейчас можно купить, а, леди? – Он подмигивает дамам за соседним столиком; они краснеют и отводят глаза. – Работал в основном с состоятельными женщинами. Я много раз бывал в «Ритце», но ты меня никогда не замечал. Я всегда шел под руку с какой-нибудь матроной, какой-нибудь дородной мадам, увешанной драгоценностями. Матронам ты всегда кланялся. А на красавца рядом с ними даже не смотрел. Вот откуда я тебя знаю, мой друг. Я прекрасно осведомлен о твоей репутации и твоей работе.

– Боже мой! – Почему это так удивляет Клода? Мартин такой невероятно красивый, такой уверенный в себе. Бесстрашный. А это очень важно, когда имеешь дело с увешанными драгоценностями матронами, у которых есть мужья.

– Ты ведь не стал относиться ко мне хуже, Клод? – В глазах Мартина мелькает тревога, и это трогает мужчину. Он понимает, что Мартин придает его мнению большое значение, что конечно, лестно.

– Нет-нет, нисколько! Какая разница, что мы делали раньше? Война и оккупация открыли новые возможности для тех, кто достаточно умен, чтобы ими воспользоваться.