И все же она не собиралась оставаться в стороне, отсиживаться в темном углу или наблюдать за окружающим кошмаром, скрывшись за парчовыми занавесками «Ритца». Но Бланш понятия не имела, к кому еще обратиться, у кого узнать, чем она может помочь.

Пока Лили не села на скамейку рядом с ней.

Бланш думает, что они будут просто болтать о том, как Лили путешествовала, где сделала новую стрижку, какое вино пила в Испании. В «Ритце» она привыкла к таким разговорам.

Поэтому ей требуется несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями, чтобы осознать, что Лили говорит не о достопримечательностях и гостиничных номерах, а о сражениях, о крови, о ночах, проведенных в пещерах с крестьянами, о бомбах, падающих с неба. Она упоминает кого-то по прозвищу Теленок, кого-то по имени Мускат.

Лили рассказывает, как в ночь после боя они с Робертом занимались любовью на улице, а их ружья лежали рядом на земле.

А Бланш думает, что любовь должна быть слаще, когда смерть так близко, что ее можно коснуться рукой.

Теперь Лили, кажется, рассказывает о Париже. Бланш нужно сосредоточиться; она настолько поглощена своими мыслями, что не поспевает за потоком слов, льющимся изо рта подруги. А Лили не может остановиться, как будто слова были долго заперты глубоко внутри нее, а сейчас Бланш открыла потайную дверь. Бланш рассматривает Лили, внезапно встревожившись; она наконец замечает, как похудела ее подруга, как она бледна, как яростно горят ее глаза.

Лили говорит о мужчине, который сделал петлю из трехцветного флага и повесился на мосту Альма на следующий день после того, как немцы вошли в Париж. И никто не остановил его – даже она.

По-видимому, в первые дни оккупации Лили и Роберт объединились со студентами. Они сопротивлялись, пока обычные французы, ошеломленные происходящим, бездействовали.

– Как Роберт? – Бланш в конце концов перебивает Лили; то, что она рассказывает, слишком ужасно. – Надеюсь, на этот раз мне удастся с ним встретиться. Вы собирались в Испанию в такой спешке…

– Роберт, – перебивает Лили, – мертв.

– О, Лили! – Глаза Бланш наполняются слезами. Нелепо, думает она, оплакивать человека, которого никогда не видела. Она слишком эмоциональна. Глаза Лили сухие; когда она переводит на нее немигающий, как у куклы, взгляд, Бланш начинает рассматривать птицу в клетке в конце прилавка. Птица горчичного цвета с переливчато-синими крыльями прыгает вверх-вниз, со своей жердочки на пол клетки снова и снова, как будто у нее припадок.

– Погиб в самом начале, – продолжает Лили, как будто Бланш задала вопрос. – Сразу после того, как вонючие немцы напали на нас. Может, я тебе когда-нибудь расскажу. Я молюсь, чтобы все они сгорели в аду.

– Я знаю, что многие из них ужасны. Но среди них есть дети – мальчики, которые не хотели приезжать сюда, которые не так плохи, как другие…

– Они чудовища, Бланш. Во Франции все не так, как в твоем «Ритце». То, что происходило в Польше и Австрии, теперь происходит здесь.

От отвращения и стыда у Бланш сводит желудок. В этот самый момент Клод, наверное, подает чай монстрам, которые убили Роберта. А она сама… ведь сегодня утром она специально сказала Астрид, что у нее красивые волосы. Вчера она сидела с Фридрихом, пока он читал письмо от своей девушки; она даже обняла мальчика, когда он со слезами на глазах рассказал, что у той появился другой кавалер – солдат СС, расквартированный в Берлине.

Бланш понимает, что ей надо выбираться из «Ритца». Она должна увидеть, что происходит за его стенами. Если она этого не сделает, то как сможет жить дальше?

Как сможет искупить свою ложь?

– Хорошо, что мы увиделись. Мне это было нужно, – говорит Лили; Бланш тронута до глубины души, хоть и знает, что не заслуживает ее дружбы. – Теперь у меня другой любовник. Он тоже ненавидит нацистов, и у него большие планы, прекрасные планы!

Она вытирает нос рукавом, отказываясь от предложенного Бланш носового платка, и улыбается. Веснушки на ее бледной коже похожи на чернильные пятна.

– Но ведь он не такой, как Роберт, правда?

– Нет, Лоренцо не мой мужчина. Он просто мужчина. Это разные вещи.

– Как будто я этого не понимаю! – Бланш вздыхает, чувствуя, что для нее Клод никогда не был просто мужчиной. Он невыносим, напыщен, аморален; он собственник. Джали был таким же. Все мужчины такие! Но когда-то Клод был (или казался) совсем другим…

– Познакомься с моими друзьями, Бланш! Ну, они не совсем мои друзья, не такие, как ты. Они для меня не так важны. Но мы сражались вместе. А это кое-что значит, понимаешь?

– Война объединяет людей. Клод столько раз говорил мне это.

– Но я смогу… смогу забыть о них… Если придется. Оставить их в прошлом ради высшего блага. Поступить так с тобой я не могу, Бланш.

Бланш пристально смотрит на нее, гадая, говорит Лили правду или подлизывается к ней. Ничто из того, что та говорила или делала в прошлом, не указывало на ее привязанность к кому-либо, кроме Роберта. И даже он, подозревает Бланш, мог быть принесен в жертву тому, что Лили считала высшим благом.

Но прежде чем она успевает задать вопрос, Лили заявляет:

– Пора! Время пришло!

Бланш понимает: настал момент, которого она так долго ждала. Вот он, шанс, о котором она мечтала. Глоток джина был бы сейчас кстати; сердце Бланш бешено стучит, ладони вспотели.

Она оглядывается по сторонам; рынок еще переполнен немецкими солдатами, хотя некоторые продавцы уже накрывают птичьи клетки простынями, собираясь домой. Близится вечер.

Бланш видит, как Лили исчезает в лабиринте киосков.

Осень 1942 года

Пытаясь сохранять спокойствие, Клод выходит за дверь и бредет по улицам. Уже ранний вечер, но у него еще много времени. Поэтому он останавливается в кафе, чтобы выпить бокал вина и сделать вид, что читает газету, полную нацистской пропаганды и лжи. На самом деле Клод думает о жене. Куда же она пошла? Почему она была такой спокойной, беззаботной? Может, у нее есть любовник? Но как такое возможно? Ведь все эти месяцы она была у него под носом в «Ритце»…

Нет, конечно, она не могла, она же его жена. Это немыслимо!

Так почему Клод об этом думает?

У него так сводит желудок, что он едва может пригубить вино. Но ему известно, внешний вид имеет значение. Так что он пьет, оплачивает счет, кивает гостям «Ритца».

– Прекрасный вечер для прогулки, не правда ли, месье Аузелло?

– О да, лучший за эту осень!

И идет дальше, надеясь, что сможет успокоиться, отмахнуться от подозрений. Ибо он должен исполнять свои обязанности; жизненно важно, чтобы он их исполнял!

Проходя мимо солдат, которые при виде него сдержанно кланяются, Клод поражается подчеркнутой вежливости оккупантов, тому, как они стараются не оскорбить граждан. Он видел, как в метро немцы уступали место француженкам. Но все это просто спектакль; он продолжает ждать – как и все остальные – когда нацисты покажут свое истинное лицо. Особенно после той отвратительной выставки, посвященной евреям. «Евреи и Франция».