Эгиль не спит и бродит в потемках. Он посветил на меня фонариком и сказал, что его разбудило какое-то завывание и ритмический бой барабанов. Может быть, это какой-нибудь туземный ритуал, предполагает он. Полинезийцы, с которыми нам довелось встретиться, производят не особенно надежное впечатление. По их виду невозможно сказать, что у них на уме. И чем они там занимаются по ночам, нам понять невозможно.

Кима ужалила толстая оса, в какие-то считанные секунды его рука здорово вздулась. Оса, погибшая от травм, нанесенных в ответ могучим хлопком, преподносится на экспертизу мистеру Коффери, и он сообщает, что оса не идентична той, что представлена в «Книге о выживании», которую раскрыл перед ним Ким: «Ощущение от укуса такое, как будто тебя ткнули раскаленным шилом, несколько таких укусов одновременно могут представлять угрозу для жизни». Но это, значит, другая оса. Огромная и страшная, но не представляющая угрозы для жизни. После этого случая Ким держится начеку. Осторожно выглядывает из-за углов.

После нескольких дней бездеятельности появилась охота искупаться. Дождь наконец перестал. Коффери дает нам велосипеды, и мы катим мимо аэродрома, а затем еще немножко вдоль побережья. Если глядеть только направо от дороги, вид все больше напоминает датский пейзаж на побережье Зеландии. По-моему, если не придираться к деталям, то он похож на пляж возле Хорнбека. Еще малость, и мы будем в Копенгагене. А там я закушу свиной колбасой с хлебом и всем, что к ней полагается.

Мы купаемся и валяемся на песке. Море невероятно теплое. Градусов тридцать, так приблизительно оценивает температуру Руар, а с его приблизительной оценкой никто никогда не спорит, на нее можно положиться. Так теперь повелось. Уже вырисовывается определенный порядок. Он ощущается во всем. Я беру кусочек коралла, и тут же на ладони проступает кровь. Проплавав четверть часа, я обнаружил, что у меня обгорела спина. Надо обзавестись перчатками ныряльщиков, плавательными майками и тапочками. Будучи убежденным противником лишней экипировки, я сдаю свои позиции. Без этих предметов, действительно, не обойтись. Мысленно набрасываю план покупок и распределяю, кому за чем идти, — пока только мысленно. Остальные еще не догадываются, а я все уже четко распределил. Вот как должен работать хороший руководитель экспедиции, думаю я. Он намечает план, уточняет, и все становится ясно и четко. Без долгих проволочек. Сделал, и готово!

По дороге домой на нас обрушивается ливень, так же внезапно, как недавно прекратился. И хлещет пуще прежнего. Так часто бывает. Я проверял по литературе: непогода налетает так же внезапно, как и прекращается, и редко в ослабленном варианте. Внезапно и резко. В литературе это отмечено во всех описаниях погоды. И если погода меняется со штормовой на солнечную и штиль, то тоже внезапно. Не так, чтобы перемена растягивалась на часы и дни, а внезапно. Такие фразы мне всегда казались смешными и слишком надуманными. Я считал, что погода подчиняется воле рассказчика, но теперь понял, что рассказчик подчинялся воле погоды.

Дождь лупит с такой силой, что прямо больно. Без накидок нам просто был бы конец. В довершение у Мартина сломался велосипед. Цепь застряла и никакими силами не поддается. До дома далеко. Мартин пешком тащится с велосипедом, мы оставляем его, а сами едем вперед просить Коффери, чтобы тот подобрал беднягу на пикапе. Коффери неохотно соглашается. Маленькие драматические и совсем не драматические события. Из них и складывается жизнь.

И снова мы сидим на террасе чуть ли не в прострации. Ребята теряют терпение. Я опасаюсь, что моральный дух упадет, прежде чем мы примемся за дело. Все дождь и дождь. Мы же собрались в путь за новыми открытиями! Чтобы Норвегия стала заметна на мировой карте. Мы явились сюда не затем, чтобы пить пиво и играть в дорожные шахматы. Мы заразились общим настроением, царящим на Раротонге. Жизнь тут течет в замедленном темпе. Спешить некуда. Туземное население, похоже, живет настоящей минутой, да и то еле-еле. По нашему впечатлению, что-то незаметно, чтобы социальные системы функционировали здесь, как им полагается. Надо скорее отправляться, пока мы не пропитались здешними настроениями. Как неустанно повторяет Ким: «Нar blir inga barn gjorde».[27]Ким любит высказываться по-шведски. Не знаю почему. Но у него получается круто. Как будто шведы покруче нас.

Я поймал Тапи на набережной и поговорил с ним. Тапи уверяет, что судно уже на подходе. В северной части архипелага у них были какие-то проблемы с погодой, поэтому, мол, они задерживаются. Расписания в этой части мира не действуют, говорит он. Тут все зависит от могущественных сил, так что выдерживать расписание можно только тогда, когда они на твоей стороне. А еще он спрашивает, не отправить ли с нами проводников, знакомых с местными условиями. Как мне покажется такое предложение? У меня оно не вызывает никакого энтузиазма. Мне совершенно не хочется. Тапи кивает, но я ухожу от него с таким чувством, что за мной не останется последнее слово. Я уже пожалел, что задавал столько дурацких вопросов в нашу предыдущую встречу. Очевидно, он нас раскусил и понял, что мы совсем зеленые новички. Мне это досадно. Семь норвежских писателей и ученых! Звучало так здорово! И вот наступает разоблачение. На мой взгляд, уж больно рано.

Мы начали отовариваться. Довольно по-крупному в смысле объема. Канистры для воды, принадлежности для подводного плавания, ножи-мачете и топоры, плащи и корыта, столовые приборы, огромное количество риса, фасоли, приправ и всего прочего, что даст возможность Руару поддерживать наши жизненные силы. Пять тюбиков с мазью, содержащей антибиотики, под названием бактробан. Очевидно, она относится к предметам первой необходимости на случай царапин или порезов. Крем от загара и алоэ-вера от сухости кожи. Парафин для плиты и лампы, а также батарейки для фонариков и еще куча всяких мелочей. В дополнение к этому наше снаряжение включает большой запас предметов для игр и развлечений. Фрисби, петанк, волейбол, бумеранги, колоды карт, шахматы, ятзы и тому подобное. Это тоже нужно.

Судно стоит у пристани. Нас ждут. Ко мне направляется улыбающийся Тапи и просит меня познакомиться с двумя коричневыми парнями, они стоят рядом и улыбаются. Улыбаются все. Это Мии и Туэн.

— Они поедут с вами, — говорит Тапи.

Я отвечаю, что, кажется, мы уже договорились, что справимся без посторонней помощи. Тапи говорит, что вовсе мы так не договаривались. Мии и Туэн поедут с нами. Только так, и не иначе. Не может быть и речи, чтобы отпустить нас без сопровождающих. С морем шутки плохи. Мало ли что может случиться. Тапи не желает нести ответственность, если с брошенными без присмотра на необитаемом острове семью норвежскими писателями и учеными вдруг что-то стрясется. Это — критический момент! Мое самолюбие задето. Ведь я — руководитель экспедиции, а сейчас мое лидерство поставлено под сомнение. За нами нужен присмотр! К нам приставляют нянек! Ужасно, ужасно неприятное положение! Самая мысль о том, что мы не сумеем вести себя как надо, если нас оставить без присмотра, действует убийственно: а как же свободное проявление личности? Нам придется все делать с оглядкой. Придется притворяться. Катастрофа!