* * *

Великий князь Петр Федорович стал большим любителем театра и маскерадов. В оном он мог бы соперничать с самой теткой, императрицей Елизаветой. В канун нового, пятидесятого года наследник влетел в половину своей жены и возбужденно предложил:

– Давай мы с тобой просто обменяемся платьями. Ты наденешь мой зеленый камзол, тем паче, что я давно его уже не носил, а ты дай мне свое голубое с белой отделкой.

– Конечно, я пришлю его вам, Ваше Высочество. Токмо… фрейлина Голицына сказывала мне, что в мое платье никто кроме меня не втиснется.

Наследник подошел к большому зеркалу, привлек к себе Екатерину, оглядел себя и ее.

– Ничего! Я тоже не из толстяков, а Левушка Нарышкин поможет натянуть любое платье. Он мастер на все руки.

– Мне даже нравится переодеваться, а вот, как я знаю, фрейлины, особливо немолодые, сие ненавидят. Пошто так? – спросила Екатерина.

Великий князь весело и беспечно рассмеялся, задрав голову и обнажая крупные неровные зубы.

– Лосины уж слишком некрасиво обтягивают их телеса!

Он обошел вокруг Екатерины, оценивающе рассматривая ее фигуру. Екатерина, смутившись, села в кресло.

– Отчего вы так смотрите?

– А вот вам идет мужская одежда. Фигура у вас тонкая, стройная, – сказал он как-то двусмысленно.

– Спасибо, Ваше Высочество.

Петр заулыбался своим мыслям и снова рассмеялся.

– Зато уж пощиплю я зады наших толстух! Особливо Лизку Волконскую. Она так заливисто визжит.

– Лучше не надо никого щипать, – робко предложила Екатерина Алексеевна.

– Ну, что вы! Вся радость в оном. Напротив… Ах, не дождусь карневала! До встречи!

Князь, подпрыгивая, спустился вниз по ступенькам. Екатерина смотрела ему вслед и думала, что наследник навряд ли когда-нибудь из мальчишки вырастет в зрелого мужчину.

В шкафу со своим гардеробом принцесса вынула полюбившееся голубое платье, приложила его к себе, представила его на Петре и рассмеялась.

«Ну что ж, – подумала она, – посмотрим, на кого вы, сударь, будете похожи. Жалко платья – после вас, конечно, я уже не надену».

Дернув колокольчик и вызвав фрейлину, она отправила платье мужу. Усевшись в кресло, она паки задумалась над своею жизнью с Петром. Разве ж он супруг? Недоросль, не более того! Сплошная тоска и сухота. Ежели б она сама себя не умела развлекать… Но не может же нормальный человек целыми днями токмо и делать, что читать! Ну, как нынче: поиграла в бильярд с князем Нарышкиным, вечером, видимо, придется поиграть в «фараона», который она не любит, понеже оная игра – новая растрата денег. Чем же еще, в самом деле, ей занять себя? Нынче нет возможности поохотиться или поездить верхом: зима – неподходящее для оного время года.

Размышляя, Екатерина задержалась у зеркала, но отвернулась, не захотев смотреть в свои тоскующие глаза. Прошлась по комнатам, сжимая и разжимая пальцы. Села, наконец-таки, в кресло и, позвонив в колокольчик, вызвала к себе Никитичну. Тяжкое одиночество, на кое обрекало Екатерину Алексеевну равнодушие ее мужа, а в последнее время и безразличие самой императрицы, скрашивала токмо ее камер-фрау. Екатерина с улыбкой вспомнила, как на первых порах недооценивала ее. Да, насчет незамысловатости Владиславовой она сильно ошиблась. Коли разобраться, то ведь Никитична ей была теперь вместо матери. Паче того, она стала для Екатерины преданной служанкой, ограждая ее от скрытых опасностей придворной жизни. Обладая глубоким, что называется, русским умом, она ежедневно передавала Екатерине все знания о жизни не токмо придворных, но и простого люда. Благодаря неутомимой, много помнящей Никитичне Великая княгиня постепенно узнавала даже скрытые стороны взаимоотношений русского народа. Нынче утром она начала рассказывать историю знакомых ей Зиминых, но пришлось прерваться: неожиданно к ним заглянул Великий князь за платьем на карневал. Теперь же, когда он ушел, Екатерина попросила Никитичну продолжить, что та с превеликим удовольствием и сделала.

– И откуда ты знаешь сих Зиминых так подробно? – удивлялась княгиня осведомленности служанки.

– Не токмо сих Зиминых я знаю подробно, но и всех их родных до пятого колена. И не токмо их, но и их друзей, служащих здесь. Волковых знаю, и повара Анискина знаю, и дьякона Иллариона знаю. Да поди всех из нашего московского захолустья знаю, – говорила Никитична, с улыбкой заглядывая ей в глаза.

– Жаль, что ты не умеешь писать, а то б я засадила тебя про все оное описание учинить. Целую книгу б составила обо всех сословиях. Прикажу тебя научить писать и читать!

– И-и-и, матушка, – махнула Никитична рукой, – пока суд да дело, пока научат, да пока стану писать – много воды утечет, а кто ж за тобой ходить будет? Тебе во всем помогать? – Все лицо служанки зарумянилось, она подалась к Екатерине, словно прося отбросить сию затею. – Лучше я вам все буду рассказывать, а вы запоминайте или сами записывайте, коль надобно будет.

Екатерина смотрела на нее с укором.

– Напрасно боишься, с твоим умом быстро могла бы выучиться грамоте. – Екатерина глянула в преданные глаза своей служанки, сказала примирительно: – Ладно! Рассказывай тогда мне и впредь все в подробностях, ничего не упускай, Никитична. Тебя мне сам Бог послал: столько от тебя узнала о русской жизни! Кто бы еще мне так интересно поведал о народе, коим ныне управляет дочь Великого Петра? В свое время править станет и внук его, мой муж.

– Насчет вашего мужа, матушка, не знаю… Много вам придется ему помогать, пока он дозреет править русским-то народом.

– Пошто так думаешь, Никитична?

– Так голштинец же он! Фридрих у него все на уме. Деда своего разве вспоминал когда?

Екатерина отвела глаза. Да, умна служанка Владиславова, все примечает. Интересно, а как другие? Тоже, знать, не слепые.

– Все ты знаешь, все видишь, – заметила ей Екатерина.

– Вестимо! Давеча слышала разговор трех фрейлин…

– Коих?

– Княжны Воронцовы говорили с Екатериной Эрнестовной.

Екатериной Бирон? Странно.

– Мария Романовна Воронцова как раз рассказывала про своего двоюродного брата, который с Петром Федоровичем за одним столом сидел. Тот говорит, что Великий-то князь много пьет и все болтает, прости Господи, про немытую, тупую Россеюшку. Дескать, куда русским до пруссаков!

Екатерина насторожилась.

– Об нем сказывали токмо оные фрейлины?

– Што ж, матушка, и другие, бывало, удивлялись тому. Вот и Шкурин говорит…

– Ладно, голубушка Никитична, пора мне. Оставим пока сей разговор. Пойди займись чем-нибудь.

Отослав ее, Екатерина задумалась. Плохи ее дела с таким супругом. Ничего не боится! Что от него ожидать? Как все сложится? И как на все сие посмотрит императрица? Долго ли она и ее вельможи станут терпеть подобное? Самое же главное, они все ждут рождения дитя. А у нее с Петром так и нет супружеских отношений. Откуда же взяться ребенку? Никитична говорит, у Петра мужская болячка. Дескать, его надо лечить. А кому об оном скажешь? Сам Петр прикидывается, что отношения у них вполне нормальные, просто у него другие привязанности. Совсем недавно, в начале февраля, признался, что ему нравится фрейлина императрицы, девица Балк Матрена Павловна…