о ее гибели уже должны были распространиться по всей Мульче, но атмосфера нелегальности, окружающая ее заведение, по-прежнему создавала вокруг палатки нечто вроде зоны отчуждения.

– Не думаю, что его кто-то осуждает, – сказал я. – То, как я с ним поступил…

Я снова увидел белую комнату. На этот раз глазами человека с отрезанной ступней. Я ощущал его наготу и мучительный страх, наполнявший меня неизвестными до сих пор эмоциями. Такое бывает с человеком, которому впервые вкололи галлюциногенный препарат.

Я смотрел глазами Таннера.

Тварь шевельнулась в нише, разворачивая свои кольца – лениво, неспешно, словно понимая крошечным завитком мозга, что добыча никуда не денется.

Молодые гамадриады не слишком крупны. Эта появилась из чрева матери-дерева лет пять назад, судя по розоватому оттенку фотосинтетического капюшона, который окутывал ее голову, подобно крыльям летучей мыши. По достижении зрелости оттенок пропадает. Лишь половозрелые особи достаточно велики, чтобы достичь вершины дерева и развернуть над ней капюшон. Если твари удастся дожить до этого возраста, то через год-другой капюшон потемнеет и уподобится темному матерчатому навесу, усеянному радужными «заплатами» фотосинтетических клеток.

Гамадриада сползла на пол, точно толстый канат, сброшенный с корабля на пристань. Некоторое время она отдыхала. Капюшон медленно и плавно раскрывался и закрывался, словно жабры гигантской рыбы. Теперь было ясно, что на самом деле она очень велика.

Он десятки раз видел гамадриад в джунглях, следил за ними из-за деревьев, с безопасного расстояния, но ни разу не оказывался так близко, чтобы лицезреть их во всей красе. Он никогда не приближался к гамадриаде без оружия, позволявшего с легкостью ее убить – но ни одна встреча не проходила без того, чтобы он не ощутил страха. Это вполне естественно: страх человека перед змеями вписан в гены за миллионы лет эволюции. Конечно, гамадриада – не змея, ее предки даже отдаленно не напоминали обитавших на Земле тварей. Но она выглядела как змея и двигалась как змея. Все остальное не имело значения.

И он закричал.

Глава сороковая

– Ты мог подвести меня в самый последний момент, – беззвучно обратился я к Норкинко. Впрочем, он все равно не услышал бы. – Но не стану отрицать: ты поработал на славу.

Меня услышал Клоун. И улыбнулся.

– Арместо, Омдурман? Надеюсь, вы следите за происходящим. Сейчас я вам кое-что покажу. Хочу, чтобы все было ясно. Предельно ясно. Вы меня понимаете?

Ответ Арместо пришел с небольшим запозданием, словно с полпути до ближайшего квазара. Голос был еле слышен, поскольку корабли сбросили всю второстепенную аппаратуру связи – сотни и сотни тонн.

– Ты сжег за собой все мосты, сынок. Теперь тебе ничего другого не остается, как отправить на берега Стикса часть своего экипажа.

Арместо решил вспомнить классику… Я улыбнулся:

– Уж не думаете ли вы всерьез, что я прикончил кое-кого из момио?

– Я об этом думаю не более серьезно, чем о смерти Бальказара. – Арместо выдержал паузу. Тишину нарушал лишь треск статических разрядов – неразборчивая морзянка космоса. – Понимай это как хочешь, Хаусманн.

Когда Арместо упомянул Старика Бальказара, мои офицеры на мостике смущенно переглянулись, но этим дело и ограничилось. Думаю, у большинства уже зародились определенные подозрения. Сейчас эти люди, все как один, преданы мне. Я заплатил им за верность, продвигая их на крупные посты в командной иерархии. По сути, они получили то, чего шантажом добивался мой приятель Норкинко. Половина из них ни на что не годилась, но меня это не беспокоило. Норкинко взломал почти все уровни защиты, так что я мог управлять «Сантьяго» практически в одиночку.

Возможно, в скором времени мне это пригодится.

– Вы кое о чем забыли, – произнес я, наслаждаясь моментом.

Похоже, Арместо так уверен в своей прозорливости, что рассчитывает на победу в гонке.

Как же он заблуждается!

– Не уверен, что я о чем-то забыл.

– Арместо прав. – Голос Омдурмана с «Багдада» тоже был еле слышен. – Вы, Хаусманн, использовали все свои козыри. У вас ничего не осталось.

– Кое-что осталось, – возразил я.

Я ввел команды со своего пульта, чуть ли не физически ощущая, как потайные слои корабельных систем подчиняются моей воле. На главном экране, который показывал панораму корабля вдоль «хребта», появилось новое изображение. Я уже видел эту картину, когда от «хребта» отделилось шестнадцать колец с мертвыми момио.

Но теперь она выглядела иначе.

Кольца покидали свои места по всему «хребту», улетали с каждой из шести его граней. Все происходило так же размеренно и четко, как и в прошлый раз, – я слишком люблю совершенство во всем, – но теперь это была гармония иного рода. На борту оставалось восемьдесят модулей, и каждый второй отсоединялся.

Сорок колец плавно отплывали от «хребта» «Сантьяго»…

– Боже милостивый, – пробормотал Арместо – он уже увидел это. – Боже милостивый, Хаусманн… Нет! Не смейте!

– Слишком поздно, – отозвался я.

– Ведь это живые люди!

Я улыбнулся:

– Уже нет.

Я вновь сосредоточился на экране, наслаждаясь последними мгновениями своего триумфа. Воистину это было прекрасное зрелище. И жестокое, не скрою. Однако что значит красота без капли жестокости в сердцевине?

Теперь я знал, что победа будет за мной.

До терминала, с которого стартовали «бегемоты», мы добрались на «зефире». Вагоны тянул все тот же огромный дракон-локомотив, который несколько дней назад доставил в Город нас с Квирренбахом.

На жалкие остатки карманных денег я приобрел у лоточника фальшивое удостоверение личности с именем и сносной кредитной историей, которая позволяла мне покинуть планету, а если повезет, то и попасть в «Убежище». Я прибыл сюда как Таннер Мирабель, но не хватало смелости снова использовать это имя.

Обычно для меня не составляло труда выудить из воздуха новое имя вместе с новой ролью – я проделывал это не задумываясь. Но на этот раз что-то заставило не торопиться с выбором личины.

Наконец, когда торговец уже готов был потерять терпение, я попросил записать меня Шуйлером Хаусманном.

Имя «Шуйлер» ему ни о чем не говорило, равно как и фамилия. Я несколько раз повторил то и другое про