– Когда я родилась, бабушка была уже немолода. Ну, или не то чтобы немолода, она была такого же возраста, как я, когда родилась ты. Но в те времена она уже считалась немолодой. И бабушка не думала, что может иметь ребенка. Она когда-то обследовалась.

Эльса почти уткнулась носом в ключицу.

– То есть ты родилась по ошибке?

– Да, несчастный случай.

– Значит, я тоже несчастный случай.

Мама скривила губы:

– Никто и никогда не хотел ребенка так сильно, как мы с папой, милая. Ты полная противоположность несчастному случаю.

Эльса смотрела в потолок «КИА», часто-часто смаргивая блестящую пелену.

– Поэтому твоя суперспособность – порядок? Ты не хочешь быть похожей на бабушку?

Мама пожала плечами:

– Я научилась все делать сама и не полагаться на бабушку. Под конец сложилось так, что, когда она приезжала, становилось только хуже. Я так злилась на нее, пока ее не было, что злилась еще сильнее, когда она была дома.

– Ты по-прежнему не можешь ее простить?

– Думаешь, это ужасно?

Эльса топнула по коврику:

– Нет. Если б я знала, что бабушка из тех, кто бросает своих детей, мы бы с ней установили новый рекорд по бойкоту.

Эльса почувствовала, что мама гладит ее еще быстрее.

– Понимаешь, она была бабушкой-одиночкой.

– Главное, что она была плохой матерью.

– Эльса, милая, не надо так говорить. Она старалась как могла. Как и все мы.

– Нет!

– Это не твое дело – злиться на бабушку.

– Но что я могу поделать, я все равно злюсь. Как можно быть такой чокнутой? И почему мне никто не рассказывал, как все было на самом деле? И почему теперь, когда я все знаю, я все равно так безумно по ней скучаю?!

Зажмурившись, мама прижалась лбом ко лбу Эльсы. У Эльсы дрожали губы.

– Я тоже, – шепнула мама.

И в этот самый момент полицейский-старшеклассник стремглав вылетел из больничных дверей. За ним во всю прыть неслись медсестры с носилками наперевес. Эльса и мама посмотрели друг на друга.

– Что бы на моем месте сделала бабушка? – спокойно спросила мама.

– Смылась бы поскорее, – ответила Эльса.

Они по-прежнему сидели прижавшись друг к другу лбами.

И вот, когда полицейскому-страшекласснику и медсестрам осталось до машины всего пара метров, мама не торопясь кивнула. Переключила передачу, колеса прокрутились в снегу и машина сорвалась с места. Никогда Эльса не видела, чтобы мама поступила так безответственно.

Ну как ее можно после этого не любить!

Просонье населяют существа более или менее странные. В основном, конечно, более, потому что про них рассказывала бабушка, а она во всех отношениях была скорее более странной, чем менее.

Но вот уж кто действительно странный, даже по бабушкиным меркам, так это жалеи. Это дикие стадные животные, которые пасутся на пастбищах у стен Миамаса. Пища у них все время разная, никто толком не понимает, как они до сих пор не вымерли, учитывая все обстоятельства. На первый взгляд жалеев можно принять за белых лошадей, но они значительно более амбивалентны, поскольку страдают от биологического дефекта: они не умеют принимать решения. Это приводит к целому ряду проблем практического характера, ведь жалеи, как уже было сказано, животные стадные. Если, например, два жалея идут в одну и ту же сторону, они почти непременно столкнутся, а потом очень об этом пожалеют. Поэтому у жалеев на лбу всегда огромные выпирающие шишки, из-за которых в сказках, попавших в реальный мир, жалеев часто путают с единорогами. Сказочники Миамаса давно поняли, что не стоит брать напрокат жалея вместо единорога, чтобы урезать сказочный бюджет, – ни к чему хорошему это не приведет. А кроме того, никто, ну то есть совершенно никто, не в состоянии стоять в очереди к прилавку за жалеем.

«Поэтому нет никакого смысла себя жалеть, от этого одна головная боль!» – любила восклицать бабушка, хлопая себя по лбу. Вот о чем думала Эльса, сидя в «КИА» рядом с мамой возле своей школы.

Интересно, жалела ли бабушка всякий раз, когда оставляла маму одну? Были ли у нее на лбу шишки? Хотелось бы так думать.

Мама массировала виски и сыпала проклятиями сквозь зубы – явно жалела, что ретировалась таким экстравагантным образом. Похоже, она только сейчас осознала, что из школы ей надо прямиком ехать обратно в больницу и браться за работу – за работу начальника.

Эльса погладила ее по плечу.

– Может, свалить все на мамнезию? – предложила она.

Мама обреченно закрыла глаза. Что-то многовато мамнезии в последнее время. Утром она не нашла шарф Гриффиндора, а телефон все время кладет в разные экзотические места. Например, в холодильник, мусорное ведро, корзину со стиркой и даже в Джорджовы кроссовки для бега. Утром Эльсе пришлось звонить маме трижды, что не так уж и просто: после того как ее телефон познакомился с тостером, на экране у него все расплывается. Под конец они нашли мамин телефон, он звонил в Эльсином ранце. Там же был и шарф Гриффиндора.

– Вот они где! – воскликнула мама. – Вещь можно считать потерянной, только если твоя мама ее не нашла! – но Эльса лишь закатила глаза, и маме стало стыдно, она пробормотала что-то про мамнезию.

Вот и сейчас ей было стыдно. Она жалела о случившемся.

– Вряд ли меня оставят в руководстве больницы, если я скажу, что забыла, что меня доставили в больницу с полицейским эскортом, милая.

Эльса нагнулась к маме и погладила ее по щеке:

– Все будет хорошо, мам. Не расстраивайся.

Эльса поймала себя на том, что повторяет бабушкины слова. Мама положила руку на живот, где сидело Полукто, и, кивнув с напускной уверенностью, попыталась сменить тему.

– Не забудь, папа заберет тебя после обеда. А в понедельник Джордж отвезет тебя в школу. У меня конференция и…

Эльса с терпеливым видом потрепала мамины волосы.

– Мам, в понедельник я не иду в школу. У нас каникулы.

Мама накрыла Эльсину руку своей, прижала к губам и вдохнула ее ладонь, как будто хотела наполнить Эльсой свои легкие. Так делают мамы, когда обнаруживают, что их дочери выросли слишком быстро.

– Прости, милая. Я… забыла.

– Ничего, мам.

Хотя вообще-то очень даже чего.

Они обнялись, и Эльса выпрыгнула из машины. Она подождала, пока «КИА» исчезнет из поля зрения, открыла ранец и достала мамин телефон. Прокрутив список контактов до папиного имени, она написала ему эсэмэс: «Кстати: сегодня Эльсу из школы не забирай. Я ей займусь». Эльса знает их стиль переписки. Она объект, который можно забрать и которым надо заняться. Примерно как стирка. Она знает, что ничего плохого они в виду не имеют, но все-таки. Ни один семилетний ребенок, смотревший фильмы об итальянской мафии, не хочет, чтобы им «занялась» его семья. Вот только маме этого не объяснишь, потому что она строго-настрого запретила бабушке показывать Эльсе подобные фильмы.