— Никогда, любимая! — подхватил я ее на руки. — Мы же кладенец-то не осмотрели полностью… Кладик-кладюнечку нашего…

Рывком разодрал я молнию на крышечном отсеке чемодана, и оттуда посыпались на карабин обандероленные пачки долларов. Потом несколько паспортов, кредитные карточки «Виза» и «Мастер-кард», и уж конечно, мы без этого никак не можем, — мое большое цветное фото. Тут я еще совсем молодой, орел, красавец и кавалергард, в чемпионской ленте, усыпанной бесчисленными спортивными медалями, жетонами и почетными знаками.

Я сорвал с пачки бандерольку, потом с другой, с третьей — деньги зеленой вьюгой полетели по комнате, я хватал их пригоршнями и сыпал на Лору с диким развеселым криком:

— Смотри, подруга, сколько у тебя «у.е.»! Вот это и есть уевище! Гуляем!..

А Лора, улыбаясь, слабо держала меня холодными ладошками, и две круглые росяные капельки медленно ползли к ее подбородку.

На Театральной площади бушевал водоворот бесплодной и бессмысленной суеты.

В уже привычной неопрятной стройке колготели и толкались люди с плакатами, призывавшими обратиться к Богу, к коммунистическим идеалам, к йоговской медитации, быстро разбогатеть и подать на пропитание беженцам.

Мы рассматривали их с Сафоновым из машины, припарковавшейся перед Малым театром.

— Вот эту штучку спрячь под рубаху, — протянул мне Сафонов маленькую черную коробочку, похожую на бипер. — Радиомаяк…

— Опасаетесь, что они меня киднапнут?

— Нет, похищать они тебя скорее всего не станут. Но все-таки… Береженого Бог бережет, — рассудительно-неспешно сказал Сафонов. — А вот эту булавку воткни за лацкан куртки. Это мощный микрофон-транслятор — мне весь ваш разговор будет слышно. Чуть что — мы тебя так прикроем, что им мало не покажется…

— Спасибо!

— Не за что. Ты не дергайся, головой не крути — мы тебя ни на миг из поля зрения не выпустим.

— Алексей Кузьмич!

— А?

— Вы Интерпол чем-то вроде детсада представляете?

— Нет, серьезная контора. Бывал я там. Однако разница с нами имеется. — Когда Сафонов ухмылялся, его каленая бурая морда покрывалась трещинами, как старая глина.

— Какая?

— То, что наши бандюки здесь на улице вытворяют, на Западе в кино показывают. А ты не обижайся, Серега. Я — старый, хочу потише, поспокойнее. Без прыжков, стрельбы и других шумных фокусов… Ну все, иди, иди, сынок… Не дергайся — я держу территорию.

Я прошел не спеша через сквер и остановился у грязного пустого фонтана.

Где-то, пока не различаемые мной, в разных позициях группировались патрули наблюдения — пешие прохожие и оперативники в машинах, готовые принять меня под опеку в любой точке по всей окрестности.

И хотя я знал, что человек, к которому я пришел, уже наверняка пасется здесь давно — взглядом щупает меня, опознает, оценивает, — а все равно я дернулся маленько, когда коренастый здоровяк средних лет крепко взял меня под руку.

— Здравствуй, Сережа, здравствуй, друг!

Я отодвинулся на шаг, высвободил руку и лениво ответил:

— Здорово, мой дорогой, старинный, безымянный, неизвестный мне дружбан…

Мой новый корешок — шестипудовый комод со стенобитным рылом — добродушно засмеялся:

— Все смешалось в доме Обломовых! Без пол-литра не понять — кто друг, кто враг…

— Это точно! Упаси Господь от друзей, а от врагов сами отмахнемся…

А друган мой новый тянул меня за руку:

— Идем, пройдемся маленько! Чего стоять без толку?

— Пойдем, — согласился я, понимая, что он хочет проверить мои хвосты в движении. Сейчас наше сопровождение — его и мое — превратится в слоеный пирог.

Мы вразвалку прошли переход к станции метро «Охотный ряд», миновали ее, пересекли Дмитровку и лениво шествовали мимо Государственной Думы — в сторону Тверской.

— Расскажи, как дела… Что слыхать? — доброжелательно предложил этот гусь и улыбнулся неосторожно — растянул сухие пленки губ и обнажил две желтоватых костяных пилы.

— А не твое это дело, не касаются тебя мои дела, — ответил я ему тоже доброжелательно, с улыбкой. — Я жене и начальству про свои дела не докладываю, а уж тебе-то…

— Так это ж ты мне звонил, а не я тебе! — обиделся этот брутальный кабан.

— Я не тебе звонил, а Коту Бойко. Ты предложил встретиться, посмотреть на меня. Посмотрел?

— Посмотрел!

— Доволен?

— Не сильно как…

— Это твои проблемы. Можешь связать с Котом?

— Зависит от обстоятельств… — неопределенно сказал он.

— Например?

— Хочу знать, например, зачем Кота ищешь. Ты ведь от Серебровского притопал?

— Так! В общем, с тобой понятно, боле-мене. Ты Коту сказал, что я его ищу?

— Сказал, — не моргнув ответил диспетчер. — Просил выяснить обстановку…

— Что ты мне лечишь мозг этой чепухой? Что ты мне пар продаешь?

— Как просил Кот — проясняю ситуацию.

— Ты меня за кого принимаешь? Ты со мной не боишься играть в такие игры? — спросил я по возможности внушительнее.

— Не боюсь, — усмехнулся нахально мой приятный спутник.

— Зря…

— Коли ты такой грозный, что же ты такой нервный?

— Оттого, что не могу пока сообразить — что у Кота с тобой общего?

А он печально сказал:

— Кот вчера по глупости человека замочил. Я ему сейчас помочь стараюсь…

В этот момент у него в кармане раздался звонок сотового телефона, он вынул трубку и нажал кнопку.

— Слушаю… Да… Ага, понял… Повтори это снова, — и протянул к моему уху трубку, из которой внятно раздавался быстрый сиплый голосок:

— …Повторяю… За вами идет наружное наблюдение…

Мой обормот проговорил в микрофон:

— Понял тебя, понял… Продолжай работу… — выключил телефон, убрал в карман и сказал огорченно: — Неискренний ты человек, Сергей! Я к тебе с сердечной просьбой от друга, а ты наружку за собой тянешь.

— Ну да, это ты меня ловко ущучил! — захохотал я. — Ты ко мне на свидание с цветами, а я с охраной. Просто срам…

— Нехорошо, Сережа, — удрученно покачал он головой. — Эх, беда нам с нами, трудный мы народец…

Я похлопал его по плечу:

— Слушай, новоявленный друг, до того как тебя вышибли из Конторы, ты наверняка в идеологическом управлении служил. Там полно было вот таких мокрушников-моралистов… Значит, хочешь помочь Коту?

— Хочу, — кивнул сентиментальный хмырь. — С твоей помощью. Надо, чтобы Кот тебе поверил… Надеюсь, не сдашь друга за сдобные коврижки серебровские?