И словно в ответ на ее мысли, Олег Степанович сам ейпозвонил:

– Привет, Наталья! Что делаешь?

– Глажу.

– А я, знаешь ли, хотел тебя поблагодарить.

– За что?

– За тетю Лену. Она так здорово у меня убрала, совсемдругое дело.

– Олег, я как раз собиралась тебе звонить…

– Еще куда-то в гости пригласить решила? Или к себе?

– Нет, у меня тут другое… Гущин принес рукопись второгоромана. Он тоже очень хорош, вот я и подумала: а не выпустить ли сразу два, какты думаешь?

– Неплохо бы, только надо еще с Кузоватовым поговорить,ты ж его знаешь… Но я сперва хочу сам посмотреть. Хотя твоя рекомендация самаза себя говорит.

– Олег, у меня еще вопрос… Он первый раз сам теберукопись принес?

– Ну да, а что?

– Ты говорил, его вроде бы Жихарева рекомендовала?

– Да.

– А в какой форме?

– Не понял.

– Ну я хочу спросить… Она что, письменно егорекомендовала или как?

– Или как. Она позвонила и очень настойчиво советовалапоговорить с молодым человеком, который принесет весьма талантливую вещь. А почемутебя это интересует, я что-то не пойму.

– Буду с тобой откровенна. Ты же знаешь, как я «обожаю»Валерию Семеновну.

– Это к делу не относится. Ты же сама утверждаешь, чтоГущин талантливый…

– Да, конечно, но что-то меня в нем настораживает, вотя и решила просто в самой себе разобраться, не связана ли эта настороженность смоим отношением к Жихаревой.

– Ну, Наталья, это уж чересчур, какие-то бабьиглупости, даже не ожидал от тебя… Какая, к черту, разница, кто егорекомендовал, если книга талантливая и будет иметь успех?

– Тоже верно.

– И кончай ты эти интеллигентские самокопания, они додобра не доведут… Или… Постой-постой, а он, часом, за тобой не приударил?

– Да бог с тобой, Олег! – вдруг покраснела Тата ипорадовалась, что видеотелефонов еще нет. – Я ему в матери гожусь!

– А то я уж подумал…

Она могла бы поклясться, что в голосе главного редакторапрозвучала явная ревность. Еще только этого не хватало!

– Наталья, а что ты завтра делаешь, может, сходим втеатр?

– Нет, Олег, я завтра не могу, я обещала дочке… –испуганно залепетала Тата. – Ну ладно, ты там не скучай! – Ипоспешила повесить трубку.

Бедолага Олег, видно, ему так тоскливо, что он хватается заменя как за соломинку. Ничего хорошего из этого выйти не может. Толькоиспортятся наши прекрасные дружеские отношения. И ведь его зовут не Пашей…

Всю субботу Соня пролежала на диване лицом к стене. Благомама куда-то исчезла и можно было свободно упиваться своим горем и безмерносебя жалеть. Но под вечер позвонила Антонина Михайловна и по голосу Сони поняла,что та в растрепанных чувствах.

– Киснешь?

– Кисну, да.

– Не надоело?

– Пока нет.

– Сонечка, ну не стоит он того, мать его за ногу!

– Да я не из-за него…

– Знаю, знаю, из-за своей пропащей жизни. Ну и как тыкиснешь? Лежишь на диване и льешь слезы? Очень продуктивное занятие!

– Тетя Тоня, а что вы предлагаете?

– Да пока ничего. А где мать?

– Я не знаю, она утром что-то невразумительное сказала…

– Да ты небось и не слушала, упоенная своим горем.

– Наверное, да… Кстати, тетя Тоня, спасибо вам заподарки!

– Скажи-ка мне, душа-девица, Берта скоро вернется?

– Понятия не имею.

– А что, если я к тебе зайду, я тут неподалеку.Примешь?

– Господи, я так рада!

– Вот и отлично. Даю полчаса, чтобы привела себя вбожеский вид.

Соня бросилась в ванную, умылась, переоделась и к приходуАнтонины Михайловны и в самом деле была уже похожа на человека.

– Сонька, ну что за так твою мать, краше в гробкладут! – воскликнула Антонина Михайловна. – Никуда это не годится. Ачто, Берта не объявлялась?

– Нет. Она вам нужна?

– Наоборот, она мне сейчас совсем даже не нужна, –почему-то перешла на шепот пожилая дама. – Я как раз хочу поговорить стобой без нее.

– Господи, – перепугалась Соня, – вы что-тознаете о маме? Она больна, да?

– Нет, ты совсем сдурела! Я что, по-твоему, явиласьсюда сообщить, что твоя мама умирать собралась? Боже упаси! Ничего такого,слава богу, нет. Я хочу поговорить о тебе. Сонька, так жить нельзя! Я обожаюБерту, но она тебя схавала! Она твою жизнь, можно сказать, заела – и все отбешеной любви к единственной дочке. А у тебя не хватает ума или сил ейсопротивляться.

– Я сопротивляюсь… – не слишком уверенно возразилаСоня.

– Ты? Я видела твой протест! Этого пьяного субъекта,мать его за ногу! Это, моя милая, не протест, это соломинка, за которую тыхваталась, чтобы не захлебнуться в материнской любви. Я сама мать и знаю, чтотакое любить свое чадо, но меру-то во всем нужно соблюдать. И я вот что хочутебе предложить… А рюмашка у тебя найдется?

– Найдется, найдется, – обрадовалась Соня. Ееугнетал этот разговор.

– А ты со мной дернешь?

– Могу.

Они уселись на кухне. Соня достала из холодильника какие-тобаночки, мисочки, но тетя Тоня распорядилась:

– Никакой жратвы не надо, только хлебца черненького исоленых огурчиков. Под это дело самая задушевная беседа получается, а нам стобой это очень надо сейчас… Ну давай, Сонька, за твою маму выпьем, чтобы онабыла здорова и чуть-чуточку меньше тебя любила. Да ты не хмурься, я ж из лучшихпобуждений… Я к вам из самой Америки примчалась… Эх, как мне там ее не хватает,знала б ты… И вообще… Ну так вот, Сонька, что я придумала. Я хочу пригласитьтебя к нам, в Америку, месяца на два. Поживешь, оглядишься, я тебя кое с кемпознакомлю, вдруг без Берты что и сладится. Отдохнешь, силенок наберешься,впечатлений, а там, может, и отлипнешь немного от маминой юбки, а то и замужвыйдешь. Необязательно на всю жизнь, но, как говорится, лиха беда начало… Какты на это смотришь?

– Идея неплохая, но, увы, несбыточная.

– Это еще почему? Из-за работы?

– Нет, тетя Тоня, не из-за работы, хотя такую работутерять тоже не хотелось бы…

– Но Берта мне сказала, что ты не так уж многополучаешь.

– Получаю я немного, но зато имею возможность ездить заочень маленькие деньги. Всякие рекламные туры… Но дело даже не в этом. Сейчас,тетя Тоня, практически невозможно простому человеку поехать в Америку.