В зале захихикали. Судья рассерженно стукнул молоточком.

– Все это очень забавно, – произнес он, глядя на Лещинского. – А кого, господин Лещинский, вы представили свидетельнице в качестве… э-э… статистов?

Адвокат взял в руки карточки и, обращаясь к присяжным, негромко произнес:

– Номер один – это наш подсудимый. Ну а номер два – это… простите, но это вы, господин судья!

– Это возмутительно! – отозвался прокурор.

Лещинский развел руками:

– Мне очень неловко. Но мой эксперимент показывает лишь одно: компьютер еще не скоро заменит собой человека…

Присяжные оправдали молодого человека с печальным взглядом. В тот же вечер, сидя в своем любимом кресле, Лещинский вертел в руках свой гонорар: прекрасную диадему. Бриллианты искрились в электрическом свете парадной люстры, отбрасывая на паркет мерцающие блики.

Внезапно адвокат поморщился. Между зубчиков двух центральных камней застрял короткий седой волос. Лещинский с досадой бросил его на пол. Он был очень брезглив…

Елизавета открыла окно и с наслаждением вдохнула аромат сырой после дождя земли. Садовые дорожки потемнели от влаги, а на листьях еще дрожали последние капли дождя. Хорошо было бы сейчас, завернувшись в плед, устроиться в кресле-качалке на террасе, жадными глотками пить этот свежий воздух и думать лишь о том, какой будет погода на завтра. Но, к сожалению, на эти романтические затеи у нее не было времени. Грядущий понедельник обещал лишь начало процесса по делу Лещинского. Стало быть, ей нужно подготовиться к тому, чтобы выступить в суде достойно. Известный адвокат пообещал ей райские условия, заявив, что от нее не потребуется больших усилий. Но Елизавете почему-то казалось, что все пойдет прахом и государственный обвинитель Немиров обойдет их в два счета, вывернув тщательно подготовленную защиту наизнанку.

Дубровская чувствовала себя совершенной бездарностью, пытаясь сейчас сочинить краткую вступительную речь, с которой она выступит завтра перед присяжными. Смешно, ей нужно было выжать из себя всего несколько фраз, для того чтобы ввести заседателей в курс дела и обозначить линию защиты. Но прошел час, и она успела заполнить скомканной бумагой небольшую мусорную корзину, однако идеи, которым в ее голове было тесно, вовсе не собирались оформляться в красивую речь. Фразы, тяжелые, неуклюжие, словно высеченные топором, а не тонким резцом, быть может, годились для любого другого, рядового, дела, но Лещинскому, любителю изящной словесности, они показались бы чудовищными. Любуясь мокрым после дождя садом, Елизавета пыталась получить вдохновение.

Итак, что она скажет? «Господа присяжные!» Так, что ли? Кстати, нужно будет не забыть спросить у Лещинского, как следует обращаться к заседателям. Вполне возможно, что это старомодное слово вызовет только раздражение, ведь далеко не все из них чувствуют себя сейчас хозяевами жизни. С обыкновенным судом было бы все намного проще. «Ваша честь» – общепринятое выражение, не вызывающее отрицательных эмоций.

Конечно, нужно будет сказать, что Лещинский невиновен, а преступление совершил другой человек. Известного адвоката подставили, это должно быть ясно. Для чего, спрашивается, человеку, олицетворяющему успех, убивать в своей постели девушек? Если его средств достаточно для того, чтобы закадрить любую красавицу, а его имя стоит в первых строчках рейтинга завидных женихов, то нет нужды терзать несчастную секретаршу. Однако как посмотрят на такую женскую востребованность мужчины присяжные, вынужденные тянуть семейную лямку с одной-единственной, давно надоевшей и растолстевшей супругой, требующей на каждый день рождения очередной флакон французских духов? Определенно, у них не будет повода полюбить адвоката-убийцу. С женщинами, пожалуй, придется тоже непросто. Они непредсказуемы по природе, а если им в руки дать еще и меч Фемиды, то голова бедного героя-любовника запросто слетит с плеч.

Елизавета горестно вздохнула, понимая, что совершенно запуталась. Хорошо еще, что у Лещинского завтра будет возможность выступить с речью. Наверняка ему удастся сгладить огрехи в ее выступлении.

Стрелки каминных часов уже перешли рубеж полуночи, когда на подъездной аллее взвизгнули тормоза, а через секунду хлопнула автомобильная дверца. «Поздновато для гостей», – подумала Елизавета, вглядываясь зачем-то в черноту ночного сада. Из окон задней части дома невозможно было увидеть парадное крыльцо. Тем не менее звонкий перестук каблуков звучал уже в холле, красноречиво свидетельствуя, что ночной покой обитателей Сосновой виллы нарушила женщина.

Заинтригованная Елизавета приоткрыла дверь кабинета, пытаясь отгадать, что же случилось. Внизу уже раздавались голоса. Один из них, удивленный и взволнованный, принадлежал Ольге Сергеевне. Второй, с громкими визгливыми интонациями, перемежаемыми то ли плачем, то ли смехом, был очень хорошо знаком Елизавете, но она не сразу поняла, что это была Клара. Должно было случиться нечто невероятное, чтобы звезда рекламы вдруг так неожиданно, среди ночи, вернулась в дом, в котором она месяц назад оставила свои чемоданы и родную дочь. Но, по всей видимости, не материнская любовь принесла сюда Клару. Она постоянно повторяла какое-то слово, не то «задавили», не то «зашили», и только тогда, когда Елизавета, рискуя быть замеченной, тихими шагами пробралась к лестнице, фразы зазвучали отчетливее:

– Задушили, Ольга Сергеевна! Меня едва не задушили…

Должно быть, подготовка к вступительному слову в суде присяжных настроила Дубровскую на соответствующий тон, потому что она, громко стуча тапками, буквально скатилась по лестнице вниз. Дамы были несколько ошарашены ее нежданным появлением, и Клара, до той поры беспрестанно хныкающая, вдруг перестала рыдать и громко икнула. Ольга Сергеевна вопросительно уставилась на Елизавету.

– Задушили, – сказала та. – Я услышала, что кого-то задушили.

Свекровь укоризненно покачала головой.

– Я всегда говорила, что эта работа не доведет тебя до добра. Кого задушили? Клара, слава богу, жива и здорова, только немного перепугана. Тебе послышалось.

Ночная гостья вдруг толкнула руку Мерцаловой, нежно сжимающую ее плечо, и решительно заявила:

– Ты права. Меня действительно едва не задушили. Смотрите!

С этими словами Клара обнажила стройную белую шею, собрав свои шикарные космы в небрежный пучок, и женщины увидели на ее коже хорошо различимые бордовые следы.

– Ох! – Ольга Сергеевна даже прикрыла рот ладонью.

Конечно, она была изумлена сверх меры. Но Елизавета, хорошо изучившая свою свекровь, могла сказать определенно, что Мерцалова не столько напугана, сколько рада ночному переполоху в своей гостиной. Читать любовный роман перед сном ей уже прискучило, а эффектное появление родственницы вносило разнообразие в ее размеренную жизнь. Но Елизавета тоже была любопытна, поэтому, не оставляя свекрови ни единого шанса, задала волнующий ее вопрос:

– Кто?

Клара ответила неохотно, видимо, так для себя и не решив, стоит ли предавать огласке имя своего обидчика.