– А, Медуза! Благодарю, благодарю! Захватила Обезьяну, привезла? Где же она, где? – заговорил Дракон, торопясь и волнуясь.

Медуза пала ниц пред ним:

– Сначала я очень ловко обманула обезьяну и довезла было ее уже до половины пути, но тут она, в свою очередь, обманула меня, наговорив мне, будто она позабыла захватить свою печень и разное такое… – отвечала Медуза, доложив подробно все как было.

В бешенство пришел Дракон. Оскалил он клыки свои и грозно зарычал:

– Все кости из тебя вышибить! Таким идиотам, как ты, можно жить и без костей. Эй, слуги, сюда! Вышибить все кости из этой твари и раздробить их, а ее вышвырнуть вон!

Мигом сбежались на грозный окрик слуги и окружили Медузу.

– Пощадите, пощадите меня! – кричала она.

– Дракон приказал. Крепись, мужайся!

Собравшись вокруг Медузы, они выколотили из нее все кости и начали дробить их дубинками, так что только хряск пошел. А затем выбросили Медузу вон из дворца.

Сама виновата Медуза! Своей собственной несообразительностью и глупостью вызвала она гнев властелина своего – Дракона. И с этого времени стала она действительно Хонэнай, то есть без костей. Нет у нее ни глаз, ни рта; вся она как гладкобритая голова бонзы.

Так с тех пор и плавает она, вечно колыхаясь на морских волнах.

Давным-давно, как передает молва, жила-была в некотором месте с названием Адатигахара[108] в провинции Осю страшная-престрашная ведьма, которая хватала проходивших поблизости путников и пожирала их.

Случилось однажды, что забрел в Адатигахару странствующий буддийский монах. Солнце как раз уже садилось, наступали сумерки, дул холодный ветер. Дороги впереди еще много, а ноги уже устали, голод донимает. Что там ни будь, а идти дальше нельзя никак! И бонза стал подумывать о том, чтобы попроситься на ночлег в первом же доме, какой только попадется ему. Но, к несчастью, он находился как раз на самой середине огромного пустыря, и кругом не было ни гостиниц, ни вообще какого-нибудь человеческого жилья. Бонза был в отчаянии и совершенно не мог придумать, как ему выпутаться из этой беды. Но вот вдруг далеко-далеко впереди показался огонек.

«Ага, – подумал бонза, – должно быть, там есть какое-нибудь жилье. Отлично! Ну-ка поскорее туда; попробую попроситься на ночлег!» И он поплелся на своих усталых ногах, налегая на посох, на свет огонька. Плелся, плелся и наконец-таки дошел. Глянул… А один-одинешенек стоит себе посреди пустыря домишко! Забор поломан, столбы покривились и покосились. Грязный, унылый, запустелый домишко! В домике оказалась благообразная, приветливая на вид старушка. Она не покладая рук пряла пряжу, сидя около поломанного светильника.

Осмотревшись, бонза окликнул старуху через забор:

– Эй, бабушка! Я путник. Заблудился я в этой пустыне; не знаю просто, как и быть теперь. Пусти, пожалуйста, отдохнуть, переночевать ночку.

– Да, неприятно твое положение, это верно! Но видишь ли, это одинокая, бедная хижина, и нет здесь ни мягкой постели… да и ничего вообще нет. Так что уж извини, пожалуйста, нельзя здесь остановиться! – отвечала старуха.

Бонза пришел в ужас:

– Нет, нет! Не надо мне постели. Ничего не надо. Разреши только мне поместиться под кровлей; больше ничего и не прошу. Пожалуйста, не отказывай, пусти переночевать!

Бонза просил так настойчиво, так убедительно, что старуха, видимо, смягчилась.

– Ну, коли ты так просишь, пусть так и будет. Ладно уж! Если не пренебрегаешь моей убогой хижиной, заходи, пожалуй. Располагайся как тебе удобнее, отдыхай! – ласково и приветливо заговорила старуха.

Бонза обрадовался.

– Большое тебе спасибо! Так ты, значит, позволяешь? Благодарю, благодарю! – отвечал он, снимая тут же свою шляпу и дорожные сандалии. – Да-а! Из большой беды выручила ты меня, бабушка. Я иду путем-дорогой, мест этих не знаю, ну и заблудился на пустыре. Не знаю прямо-таки, что и делал бы я дальше, не прими ты меня так радушно. Вот уж правда неожиданная помощь. Как только и благодарить тебя… Наму Амида буцу! Наму Амида буцу![109]

Продолжая разговаривать, бонза вошел в хижину.

Старуха ласково улыбнулась, отставила в сторону свою прялку и подошла к очагу[110]:

– Вот какой холодище! Тяжеленько же, должно быть, пришлось тебе. Ну ничего. Подсаживайся сюда, погрейся у огонька!

– Как же, как же! Благодарю. A-а! Хорошо, тепленько! Вот уж прямо совсем как возродился.

– А наверно, ты так-таки и не ел ничего?

– Да, по правде сказать, я порядком голоден, поотощал совсем.

– Какая жалость! Ну погоди малость, я налажу тебе чего-нибудь перекусить.

Старуха отправилась в кухню, изготовила ужин и угостила бонзу. И так-то уж была она ласкова, так-то уж была приветлива, что бонза весь растаял и не знал, как и благодарить свою благодетельницу.

После ужина они оба опять уселись подле огня и повели разговор о том да о сем. Но вот, пока они калякали, топливо в очаге сгорело и огонь понемногу да понемногу угас совсем. Так было хорошо, тепло, а тут опять наступил холод.

– Ой! – воскликнула старуха. – Вот беда еще! Топливо сгорело все. Не оставаться же так в холоде. Ну ладно! Я пойду на гору, соберу немного валежника. А ты уж побудь дома. Придется малость поскучать тебе, ничего не поделаешь.