деятельной воплощённости – как человеческой, так и божественной – эта необычная ветвь христианства смогла оставить заметный след в Центральной и Восточной Азии, как я собираюсь продемонстрировать ниже. Вместо того чтобы делать акцент на неизменной, вечной субстанции божественного, как в эллинистическом богословии, сирийское христианство благоговело перед энергичным присутствием триединого Бога в истории спасения человека, как коллективного, так и индивидуального. Христианские мистики Сиро-персидской церкви встретились со среднеазиатскими буддистами именно в тот момент, когда буддисты усваивали новые, более динамичные формы богословия от индийских йогинов-шиваитов в форме тантризма. Именно из этого процесса в тибетском буддизме как особый подход возник дзогчен. Наша задача состоит в том, чтобы узнать больше об обоих участниках этой беседы в интересующий нас период – беседы, которая имела место задолго до событий, изложенных в главе 2.

С научной, материалистической точки зрения любые утверждения о жизни после смерти, воскресении тел или радужном теле / теле света – в лучшем случае художественные проявления потребности человека в психологическом примирении со смертью посредством культурных и символических форм. Эти формы и сопутствующую им литературу не следует толковать буквально. Смерть – нечто окончательное; сознание не может сохраняться без живого биологического (или, возможно, кибернетического) организма. Исследования сознания, похоже, напряжённо движутся в сторону отрицания всякой нематериальной основы психических явлений любого рода. Даже представители научного сообщества с самыми прогрессивными взглядами, которые защищают гипотезу о самоорганизации изначальных структур жизни на этой планете, похоже, поддерживают эту позицию: нет структуры – нет явления. И традиционное христианство, и тантрический буддизм противостоят этой редукционистской точке зрения, настаивая, что нематериальные черты должны входить в их всеобъемлющее видение реальности, в том числе жизнь после смерти. Чтобы понять традиционные взгляды религий на жизнь после смерти, нельзя ограничиваться теми способами, которые выбирает наука для описания объекта своего исследования. Требуется разработать совершенно иные методы исследования, часть которых неизбежно выходит за пределы сугубо материалистического мировоззрения.

Невозможно сформулировать эксперимент, который бы научно продемонстрировал реальность радужного тела или воскресения и удовлетворил бы научное сообщество. Этот феномен должен оставаться вне сферы научного дискурса (в терминах социологии знания). Вера вызывает подозрение; а потому сомнительна достоверность не только агиографических текстов, но и прямых свидетельств. Наука и литературная критика действуют по принципу «герменевтики подозрения»: тексты пишут, а свидетельства приводят при необходимости защитить, атаковать или утвердить априорные убеждения, предположения, аксиомы и т. д. Исследователь может делать такие предположения a priori на собственный страх и риск! Нужна альтернативная методология – такая, которая устранит разрыв между эмическим и этическим. Многим из нас беспристрастный подход, заимствованный из культурной антропологии, начинает казаться решением; наблюдатель – это участник-наблюдатель, имеющий навыки самопонимания. В ходе исследования он всё тщательнее анализирует собственные мотивы проведения исследования и начинает всё критичнее относиться к собственным предубеждениям в ходе толкования. Постепенно его намерения и предубеждения могут эволюционировать таким образом, что исследователь станет умелым посредником между эмическим и этическим, между изучаемой культурой и культурой, в которую он вернётся. Как знают опытные антропологи, в результате опыта наблюдения и участия исследователь меняется. Такое изменение запускает процесс перехода – с обыденными формами рассуждения – в направлении более глубоких типологий познания, например таких, которые культивируются в монастырях, скитах и ашрамах. Такая обновлённая методология будет сочетать в себе изучение текстов, языкознание, географию и историю с непосредственным партисипативным исследованием дискурсивных сообществ, что позволит выбраться из тупика материализма.

Библейские тексты, связанные с воскресением и вознесением

В дозороастрийской религии Ирана существовало представление о том, что тела добродетельных усопших возрождаются сразу после смерти, чтобы они могли насладиться радостями небесного мира. Вкладом Зороастра, по всей видимости, была идея о том, что телесное воскресение произойдёт лишь после последней битвы между добром и злом. Именно из зороастризма иудаизм, христианство и ислам черпают свои учения о воскресении мёртвых в Судный день. На основании изучения текстов можно предположить, что идеи бессмертия (и практика мумификации) в Древнем Египте также разделяют это восприятие загробной жизни как места вечного наслаждения, требующего некой формы телесности. В древнекитайские, среднеазиатские и тибетские захоронения царей помещали наложниц, слуг, даже лошадей и других необходимых домашних животных, предположительно потому, что после смерти наступала другая жизнь, в которой понадобятся эти предметы. Согласно традициям Центральной Азии, спутники правителя должны были умереть вместе с ним, и их хоронили в большом кургане, который символизировал власть господина как правителя части космоса. В Древней Индии предполагалось, что чакравартин, император четырёх сторон света, покоряет соседние царства, что становится символом владычества над вселенной, выражаемого в жертвоприношении коней на протяжении двенадцати лет. Идеал чакравартина, который определённо сформировал представление о состоянии будды, тем не менее не сопровождается идеей о загробной жизни в теле, и археологи не обнаруживают коллективных курганных захоронений в Индии.

Иудаизм после вавилонского изгнания перенял некоторые религиозные идеи Персии. Персидский царь Кир II Великий одобрил возвращение еврейских изгнанников на родину и оплатил восстановление храма в Иерусалиме. Этот период был очень важным для евреев, потому что именно в это время еврейский текст Библии сильно редактировался. От слова Персия в южноазиатских языках произошло слово парсы, которое описывает персидских последователей веры Зороастра; несложно распознать тот же самый корень в арамейском слове фарисей. Фарисеи периода Нового Завета были раввинами, которые держались учений, имевших параллели в персидской религии: это воскресение мёртвых, последний суд, учение об ангелах и даже вера в то, что девственница родит спасителя / мессию, который проведёт последнюю битву между добром и злом. Это фарисейское наследие сохранилось и превратилось в раввинистический иудаизм. Община Кумрана (ессеи) придерживалась подобных догм в ещё более подчёркнуто эсхатологической форме, о чём свидетельствуют свитки Мёртвого моря. Иногда утверждают, что раньше этого периода евреи не верили в воскресение, и множество свидетельств, похоже, подтверждают этот факт. Однако не совсем ясно, существовало ли представление о загробной жизни в израильской религии прежде персидского периода (V в. до н. э.), если учесть такие эпизоды, как призвание мёртвых Аэндорской ведьмой во времена царя Саула. Некоторые учёные указывают, что в еврейских писаниях не встречается слово «воскресение»; оно появляется только в греческом тексте Книги Маккавеев. Тем не менее описания воскресения пророками встречаются в избытке. Например, в Ис. 26:19: «Оживут мертвецы Твои, восстанут мёртвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные в прахе: ибо роса Твоя – роса растений, и земля извергнет мертвецов». Нежность росы и сияние появляются в других культурах как символы тонкого тела. Другой, вероятно, доперсидский текст – знаменитое видение Иезекиилем «сухих костей» в главе 37. Телесное воскресение праведных