служит важным свидетельством этого убеждения. Классический, но не уникальный пример более позднего времени – случай св. Маргариты Марии Алакок (1647–1690) в XVII в. Её провидческие переживания почитаются в католическом благочестии как поклонение Святейшему сердцу Иисуса. Подобным образом видения Христа, пережитые святой Фаустиной Ковальской (1905–1938) в 1930-х гг., легли в основу набирающего популярность поклонения Божественному милосердию.

Христиане также имеют убеждение, укоренённое в библейском свидетельстве, что тела погибших людей воскреснут в конце времён, когда Христос вернётся в своей славе. Считается, что люди не могут воскреснуть до Судного дня105, хотя некоторые неопротестантские общины верят в явление, называемое восхищением (rapture), когда Христос возносит живущих людей на небеса до конца времён106. В Новом Завете есть истории о воскресении, в том числе несколько чудесных воскрешений мёртвых Иисусом и апостолами. Как говорится в Евангелии от Матфея (27:52–53), некоторые святые люди покинули свои гробницы во время воскресения Иисуса.

Воскресение мёртвых в качестве неотъемлемой черты загробной жизни – включающей суд, наказание и вознаграждение, – было известно в раннем зороастризме, фарисейском / раввинском иудаизме, большинстве форм христианства и исламе. Кроме того, такие агиографические легенды, как «Семь отроков Эфесских»107 (ср. Коран, сура 17) показывают, что идея воскресения в символической форме тесно связана со святостью. В средневековом христианстве как на Востоке, так и на Западе почитание реликвий часто выражалось словами, описывающими священные останки святых как сияющее тело воскресения – предвестник тела, которое в конце времён обретут все люди, как добродетельные, так и порочные.

Античное и средневековое христианство настаивало, что воскресшее тело должно, насколько возможно, оставаться неповреждённым. Даже отдельные части тела, плотская субстанция живого человека, должны воссоединиться с той же душой, чтобы утвердить целостность человеческой личности, хорошей или дурной. Согласно такого рода убеждению, растворение человеческого тела, вероятно, лишает человеческое тело воскресения целостности. Поэтому до недавнего времени христианские церкви запрещали кремировать останки.

С точки зрения христианского богословия утверждение о том, что некий мистик, христианин или нет, такой как Кхенпо Ачо, мог воскреснуть в теле до конца времён, весьма проблематично. Во-первых, единственное признанное средство обретения святости – вера во Христа и участие в таинствах Церкви. Таинства – это средства, посредством которых Бог дарует верующим благодать Христа, готовя их к полноценному приобщению к божественной жизни в конце времён. В конце времён воскресение тела переживают все, однако люди, в жизни которых так или иначе отсутствовали вера или милосердие, не «унаследуют царства Небесного». Людей, которые прожили такую жизнь, ожидает вечное проклятие как справедливое следствие их злых поступков или сопротивления благодати спасения, которая всегда даётся каждому человеку по милости Бога. В своей недавней апостольской проповеди Evangelii Gaudium папа Франциск совершенно определённо указывает, что другие религии могут быть средством, которое позволяет людям иных исповеданий получить божественную благодать:

Нехристиане, по милосердию Божьему, когда они хранят верность собственной совести, могут жить, «оправданные благодатью Бога», и, таким образом, быть «связанными с пасхальной тайной Иисуса Христа». Однако в силу сакраментального измерения освящающей благодати работа Бога в них обычно порождает знаки и обряды, священные выражения, которые в свою очередь приносят другим совместный опыт пути к Богу. Хотя такие [знаки и обряды] не обладают смыслом и действенностью таинств, учреждённых Христом, они могут становиться каналами, которые возводит Святой Дух, дабы освободить нехристиан от атеистического имманентизма или сугубо индивидуальных религиозных переживаний. Тот же Дух рождает повсюду практическую мудрость в различных формах, которые помогают людям выносить страдания и жить в большем мире и согласии. Мы, христиане, также можем извлечь пользу из этих сокровищ, накопленных за многие века, что может помочь нам лучше воплощать собственные убеждения108.

Тем не менее следует понимать, что комментарии Папы, какими бы открытыми и вдохновляющими они ни были, не позволяют делать сугубо богословских утверждений о необычных божественных дарах, которыми, как утверждают, обладают адепты буддизма и бон, достигшие радужного тела. Словами о «знаках и обрядах» святой отец направляет наше внимание на формальные, зримые аспекты других религий, а не на харизматические феномены. Однако, говоря о действии сакраментальной благодати в других религиях, папа Франциск оставляет открытой возможность, что святость может выражаться у преображённых личностей в их психосоматической целостности. Дело в том, что таинство – по определению видимый знак, утверждённый Христом, чтобы даровать людям благодать в живой реальности их души и тела. И всё же христианскому богословию было бы очень непросто признать утверждения практиков дзогчен о сверхъестественных феноменах, которые в некотором плане напоминают воскресение. По этой причине, вероятно, полезнее использовать методы культурной антропологии и истории религий, чтобы выразить, что понимается под достижением радужного тела. Это базовое исследование – необходимая прелюдия к осмысленной, продолжительной богословской рефлексии относительно изучаемых утверждений.

В то же время, исследовав одну из христианских традиций, которая имела документированные и плодотворные взаимодействия с буддистами в ранний период дзогчен, мы можем предположить, что такое взаимодействие изменило по меньшей мере некоторых буддистов. В период между 750 и 1100 г. произошло событие, которое изменило ткань учений тантрического буддизма в Тибете. Это влияние было тонким и соединилось с другими важными влияниями, прежде всего с индийскими шиваитскими традициями, но, похоже, христианские темы эсхатологии, всеобщего предназначения и телесного воскресения пробудили новую духовную практику и философские размышления среди некоторых буддистов Тибета.

Поскольку многие современные либеральные христиане не верят в буквальное воскресение мёртвых, размышления о значении радужного тела для современных буддистов и христиан обладают по меньшей мере некоторой пастырской ценностью. В конце концов, средневековую проблему, связанную с необходимостью восстановления той же телесной субстанции при воскресении из мёртвых, по всей видимости, странным образом решает понимание радужного тела в дзогчен. Реальное тело йогина преобразуется в «сущность» элементов без всякой утраты идентичности в той мере, в какой понятия «личности» и «идентичности» можно применять в недвойственных индо-тибетских традициях. На мой взгляд, это отлично показывает, как совершенно чуждая метафизическая традиция может убедительнее поддерживать христианское учение, чем эллинистическая философия, которую традиционно применяют в христианском богословии. Глубокая обеспокоенность сохранением «тех же» частей тела возникла из-за споров о самотождественности, субстанции, природе и изменении в аристотелевской метафизике. Как и в самой ранней библейской традиции, в сирийском восточном христианстве и тантрическом буддизме человек входит в духовную жизнь в своей целостности. Для этих традиций дуализм тела и души – формулировка философских дистинкций, которые не исключают целостности мистического опыта и его единого субъекта. Традиции сирийского христианства, хотя их глубоко пропитывает эллинистическое богословие, которое наделило их идентичностью, хранили верность старой библейской антропологии. Возможно, из-за подобного предпочтения