Воронец вытащил откуда-то из-за спины – видимо, из специального чехла – наручники. Обычно на спине их носят менты. Я так и думал, что кто-то из группы захвата сейчас начнет меня «окольцовывать». Но Воронец предпочел действовать самостоятельно. Однако это его беда.

– Руки... – потребовал он от меня.

Я без сомнения подставил кисти и предельно напряг запястья. Наручники с трудом, но все же защелкнулись. Их, кажется, производят исключительно для дистрофиков. Я расслабил мышцы, и запястья стали чувствовать себя свободнее. Хотя приятного наручники доставляли мало. Предвидя это, я заранее спрятал в рукав куртки канцелярскую скрепку, которой открою замок любых наручников за пять секунд. Если, конечно, будет необходимость. Еще несколько скрепок прицепил в разных местах. Одну найдут, другие останутся.

– В машину, – грозно потребовал Воронец и повернулся ко мне спиной.

– Мне дозволено будет взять с собой хотя бы туалетные принадлежности? – спросил я у его спины. Полковник повернулся.

– Где?

– Дома рядом с умывальником пакет лежит. И полотенце рядом висит.

Воронец кивнул бойцу группы захвата. Тот быстро сбегал, принес пакет и повесил на ствол автомата полотенце, в некоторых местах еще влажное.

– Это мамино полотенце. Мое – рядом...

– Обойдешься этим, – распорядился старший следователь и пошел к машине.

Я спокойно двинулся за ним мимо отца Василия, который с двумя старушками и двумя молодыми парнями стоял за забором и молча наблюдал за происходящим. Должно быть, нервничал и волновался за меня и маму, с которой по-хорошему сдружился.

– Мы за вас, Александр Викторович, молиться будем, – пообещал священник.

Старший следователь глянул на иерея в упор, но ничего не сказал. Только понаблюдал, как отец Василий перекрестил меня, благословляя. Наручники не помешали мне сложить ладони чашей, как положено держать их при благословении.

Подошли к «Газели». Воронец сел, естественно, на переднее пассажирское сиденье. Мне открыли боковую дверцу и зачем-то пригнули голову. Насмотрелись американских фильмов. Там полиция так сажает в машины преступников из опасения, что те себе голову о машину разобьют. У меня такого желания не возникало. Но голову я наклонил и сел на то сиденье, к которому меня подтолкнули.

Однако сразу поехать не получилось, потому что из второй машины вышел человек, обвешанный тремя фотоаппаратами, зашел за калитку и стал снимать в разных ракурсах мою машину. Особенно тщательно сфотографировал номер. Я-то знал, для чего это делается, но старшему следователю предпочел не говорить. Пусть себе голову поломает.

Воронец и так нервничал. Даже потянулся и нажал на кнопку звукового сигнала, поторапливая фотографа. Зачем нужна была вторая машина – бог весть. Можно было ограничиться и одной. Но Воронец предпочел ехать на двух. В них, понятно, помещалось больше бойцов...

Водители на «Газелях» были аховые, и так берегли свои подопечные транспортные средства, что ехали через деревню ползком.

– Чему улыбаешься, капитан? – спросил меня обернувшийся старший следователь.

– Мечтаю, – сказал я просто.

– То, что ты мечтательный, это хорошо. И о чем размечтался?

– Думаю, что буду с деньгами делать.

– С какими деньгами?

– Которые я у вас отсужу. Когда меня выпустят, я, конечно, подам в суд и потребую компенсации морального вреда. Меня перед всей деревней повели в наручниках, как преступника. За это вам придется заплатить.

Воронец хохотнул:

– Тебя, капитан, выпустят не скоро. Думаю, лет восемь-десять тебе обеспечено. Но ты еще и другое учти. Это я просто по сочувствию предупреждаю... Ты убил молодого чеченца, у которого родители – очень влиятельные люди. А тюрьмы, «зоны» и следственные изоляторы у нас переполнены кавказцами. Они там имеют такую же власть, как и «хозяин»[15]. Тебе там трудно придется...

– Спасибо за предупреждение. Я это учту. Только сначала придется доказать, что это я убил. Я смотрел в Интернете ту запись и читал ваши глупые обвинения. Попробуйте доказать, что это я.

– Ты учитывай, капитан, ты учитывай...

– Я учитываю. И говорю, что у меня тем более есть основания добиться своего оправдания. И потребовать компенсацию морального ущерба.

– Значит, у меня есть основания не допустить твоего оправдания, – серьезно и с некоторым раздражением сказал старший следователь. – Иначе меня премии лишат. А для меня и моей жены, ты это учти, премия гораздо важнее твоей свободы.

Я отвернулся и стал смотреть мимо высовывающегося из маски «ночь» чьего-то носа. Вдоль дороги мирно плыли успокаивающие душу пейзажи. Мне особо и успокаиваться не нужно было, тем не менее я с удовлетворением продолжал смотреть на эти знакомые с детства поля и перелески...

Для допроса меня доставили в СИЗО, где есть специальное помещение. Кто-то когда-то мудро решил, что проще следаку приехать в СИЗО, чем возить к нему задержанного или арестованного. Сермяжная правда в этом была, потому что такой, например, заключенный, как я, может убежать при переезде. Сама процедура первоначального допроса была недолгой. Вел допрос вовсе не старший следователь Воронец, а какой-то капитан-дознаватель. Сам же Воронец просто сидел в кабинете, оседлав верхом стул и сложив руки на спинке. Смотрел он при этом умными, как у собаки, глазами и слушал, не вмешиваясь в предварительный допрос.

Не считая стандартных анкетных данных, которые я не скрывал и которые дознаватель внес в «шапку» протокола, весь разговор сводился к одному – к драке на дороге, которую я, естественно, видел в Интернете. Здесь даже отпираться было бесполезно, поскольку я уже ответил на том же сайте какому-то бывшему моему солдату, не пожелавшему себя назвать. И, думаю, что никого не удивил своим утверждением, что это был не я. На естественный вопрос, где я находился в это время, у меня был только один ответ, согласованный с генералом Лукьяновым – на часы не смотрел, могу только предположить, что в это же время ехал по МКАДу в сторону дома мамы. То есть я признавал, что должен был находиться где-то неподалеку. Вернее, предполагал, что должен был находиться неподалеку, но категорично утверждать этого не мог. Ну, не всегда же человек за временем следит. Если торопится куда-то к определенному моменту, он, конечно, может отчитаться по минутам, с этим я соглашусь. А если не торопится, если едет в свое удовольствие, занятый собственными мыслями, то и на часы смотреть, как я полагаю, ему вовсе не обязательно. И нет в Уголовном кодексе статьи, по которой наказывают людей, не следящих за временем. Это естественное состояние любого человека, в том числе и офицера спецназа ГРУ. То есть я отметал претензии, высказанные капитаном-дознавателем относительно того, что офицер спецназа ГРУ должен и обязан знать время точно. Не обязан я, если у меня нет для этого необходимости.