Я сдвигался по миллиметрам правым плечом вперед, задевая лопатками за стену и словно бы придерживаясь за нее. Ну, не по миллиметру, а по несколько миллиметров, конечно, и очень медленно расширял поле обзора. Но в сумрачном помещении было спокойно, однако по мере приближения к оконному проему запах курящего человека усиливался. Он, конечно, сейчас не курил, но бросил сигарету, видимо, совсем недавно, потому что запах был достаточно явственным.

И я понял...

Человек находился от меня на дистанции меньше полуметра. Он стоял по другую сторону стены, у окна, скорее всего, с оружием в руках, и готов был напасть, как только я или сунусь в окно, или пройду мимо. Из того, что человек подготовился к встрече, я сделал вывод, что он опытный боец. Не каждый услышит такой звук, как звяканье двух консервных банок в траве за стеной, и уж тем более далеко не каждый сможет просчитать мое дальнейшее поведение. Этот просчитал, понял, куда я двинусь, чтобы гравий не хрустел под ногами, и именно с этой стороны встречал меня, готовый к нападению.

Будь у меня граната, можно было бы просто бросить ее в оконный проем, дождаться взрыва, а потом смело заскакивать в комнату. Это стандартный ход, для выполнения которого не хватало малого – самой гранаты. А как мне следовало поступить, чтобы не подставиться под выстрел? Я попытался сообразить. И выбрал только один вариант, не самый верный. Он был бы верным, если бы я хоть раз видел своего противника и знал его рост – тогда можно было бы точно рассчитать направление удара. Но я не знал, и стоило положиться на удачу, а потом действовать, что называется, по обстоятельствам.

Приблизившись к оконному проему вплотную, я прикинул, что пол в доме должен быть примерно на уровне моего колена; от этого я и считал, предполагая, что рост противника такой же, как мой, и ориентировался на него. Пусть человек будет выше. Удар я должен нанести сильный и резкий. Даже если он придется в горло или грудь, удар все равно будет чувствительным и на какие-то секунды лишит противника ориентации. Я должен буду этими секундами воспользоваться. А быстро стрелять навскидку я тоже умею. И при этом стараюсь стрелять точно. У меня это даже получается. Значит, стоит рискнуть.

Удар я наносил левой, поскольку стоял вперед правым плечом, да и пистолет у меня был под правой рукой, следовательно, ее было лучше не занимать. Бил я с разворота, со всей возможной резкостью, вкладывая в кулак все семьдесят восемь килограммов веса собственного тела. Трудно, конечно, было наносить удар, ориентируясь только на запах недавно покурившего человека. Но другого способа атаки я не нашел.

Я ошибся в своих расчетах. Или пол в доме был выше, или человек оказался ростом меньше. Кулак ударил во что-то твердое, не хрустнувшее, как хрустит челюсть. По инерции после удара я переместился в сторону, одновременно вскидывая пистолет и опуская предохранитель, и успел увидеть замедленную картину. Мой кулак пришелся противнику прямо в лоб. И он, не ожидавший такого подарка из-за стены, не думая даже, что обнаружен, рухнул на спину, раскинув руки. И уже по тому, как он падал, я понял, что стрелять необязательно. Нокаут был стопроцентным.

Я запрыгнул в оконный проем, пинком отбросил упавший пистолет противника и только после этого в полумраке рассмотрел лежащего. Это был крепкий, широкоплечий и, видимо, физически очень сильный человек, о чем говорили его мощные руки. Лицо выдавало кавказца, как я и ожидал. Он даже после нокаута мог бы попробовать сопротивляться, и потому я, не мешкая, вытащил из его брюк ремень, перевернул мужчину, петлю ремня надел на шею, а другим концом скрутил ему за спиной руки. Ремня не хватало по длине; я быстро сориентировался, сорвал со стены остатки старой электропроводки и использовал провод в качестве дополнительного материала, чтобы спеленать противника. Точно так же поступил и с ногами. Как раз когда я заканчивал стреноживать ноги, кавказец пришел в себя, пошевелился, потом дернулся, не понимая, что мешает ему двигаться и почему его не слушаются ни ноги, ни руки. Потом вообще нервно задергался, извиваясь червяком и пытаясь разорвать путы, но спеленал я его крепко и на совесть. С большим усилием противник перевернулся на спину и только после этого открыл удивленные глаза.

– Ты... – сказал он хрипло, узнавая меня.

– Здравствуйте, я ваша Смерть, – ответил я вежливо и на «вы». Я вообще человек вежливый. Меня мама с детства так воспитывала. С незнакомыми людьми предпочитаю на «вы» разговаривать. А если они со мной так же разговаривать не желают, то этот момент общения я оставляю полностью на их совести. Их, наверное, мама плохо учила.

– Смерть... – повторил он с испуганным недоумением. – Валар...

Кажется, он даже не понял, что с ним произошло. Кулак прилетел быстро и, как ему, должно быть, показалось, из ниоткуда. Но у меня не было времени на объяснения. Я вытащил свою трубку – та, что дал генерал, осталась дома – и набрал номер Лукьянова. Называть его генералом при пришедшем в сознание противнике я не стал. Мало ли что. Тот ответил быстро.

– Слушаю тебя, Александр Викторович.

– Николай Владимирович, я тут соседний дом решил обследовать. Пустующий... А там какой-то тип с пистолетом на меня напал. Вот он тут лежит передо мной. Связанный. Что с ним делать? Может, добить, чтобы не возиться? – Я специально давил на психику своему пленнику, чтобы он был более сговорчивым, когда ему начнут задавать серьезные вопросы. – Мне не долго. Хотя лучше будет, если вы его заберете и потом куда-нибудь сбросите тело...

– Понял. Высылаю машину, – коротко сказал Лукьянов. – Сейчас дороги загружены. Учти, добираться машина будет долго.

– Я подожду...

Машина ехала непростительно долго. Я успел обыскать пленника, рассмотреть его документы, потом сбегать домой, чтобы предупредить маму, и сильно удивил ее своим сообщением. На пленника она пожелала посмотреть. Я разрешил, попросив заодно, чтобы она принесла мне в соседский дом, где я устроился на полставки «вертухаем», большой бокал чая покрепче. Сам же успел поменять пистолет пленника на «беретту» из своего тайника, предварительно стерев с пистолета собственные старые отпечатки пальцев. Новые оставить не побоялся – если уж я подобрал пистолет, то не мог держать его в воздухе силой мысли, не прикасаясь. Это естественно. Новый пистолет тоже был с глушителем, только не «самопальным», а фабричным. И вообще, по моему скромному мнению, чешская «Чезетта-85» ничем не уступает прославленной «беретте», даже использует те же самые патроны.

А машины все не было, и я уже начал было подумывать, что она проколола одновременно все четыре колеса на наших сельских дорогах.

До прихода мамы я вытащил из «беретты» обойму, сбросил патрон из патронника и «дал подержать» оружие пленнику. Он не видел, что я делаю с его руками за его спиной, пытался сопротивляться, демонстрируя стальную хватку пальцев, но у меня пальцы тоже были сильными, и я заставил его сжать рукоятку. Пленник, однако, оказался упрямым. Сжав пистолет в руке, он уже никак не хотел его выпускать. И мне в дополнение к удару по лбу пришлось дать ему легкую затрещину по затылку подвернувшимся под руку кирпичом. Дело было сделано, и на «беретте» появились свежие отпечатки пальцев. Что мне и требовалось.