По приезде Мариус на какое-то время осел в столице, устроился в Парижскую оперу, на сцене которой уже блистал Люсьен. Но, видно, быть в тени старшего брата, работать из милости, под его снисходительным покровительством Мариусу не понравилось. Он был самолюбив, тщеславен, хотел учиться, совершенствоваться, хотел самостоятельности и вскоре собрался и уехал в Бордо. Следующие несколько лет его жизни прошли в постоянных разъездах. Менялись страны, города, театры. Судьба не баловала его. Мариус танцевал, ставил спектакли, учился, пока наконец теплым майским утром 1847 года он не сел на пароход, идущий в далекий Санкт-Петербург.

Мог ли он тогда предположить, что пройдет некоторое время и он будет считать себя русским, примет российское подданство и завещает похоронить себя в русской земле, что отныне имя его будет неразрывно связано с Россией, потому что именно здесь он обретет и настоящий успех, и славу, и бессмертие.

В Петербурге у Мариуса все сложилось сразу, одномоментно: радушный прием, должность, солидное жалованье:

«…Принять к исполнению и выдать г-ну Петипа следующие по контракту вояжные деньги 800 франков, рассчитав по курсу на серебро, а также выдать в счет жалованья 250 рублей», – распорядился директор императорских театров и велел гулять вновь прибывшему танцовщику пару месяцев до начала сезона.

– Да это же рай на земле! Просто гулять, ничего не делая, да еще за такие деньги! В Европе такого я не встречал! – с восторгом писал Мариус матери, не забыв отослать ей половину своего аванса.

В следующем, не менее восторженном письме он рассказал ей о своем дебюте в балете «Пахита»:

– Сам русский царь пришел за кулисы поблагодарить меня за выступление! Но и это еще не все. Вообрази, через пару дней император прислал мне на дом драгоценный подарок. – Возможно, Мариус и сам удивлялся такому везению.

С приездом в Россию он будто бы оседлал колесо самой Фортуны, которое подхватило его и понесло навстречу славе.

Приглашенный в Россию в качестве «танцовщика-мимика», Петипа довольно быстро становится премьером, а затем и балетмейстером. Его первые короткие комические балеты «Сатанилла», «Швейцарская молочница», «Парижский рынок» петербургская публика принимает благожелательно. И Петипа переходит к более масштабным постановкам – появляются на свет изумительно зрелищные и изысканные балеты «Дочь Фараона», «Корсар», «Царь Кандавл».

Со временем складывается характерный «почерк» балетмейстера – идеально выверенная композиция каждой сцены и всего спектакля, безупречно слаженный хореографический ансамбль и виртуозная разработка сольных партий. «Стиль Петипа» нравится взыскательной петербуржской публике и, что еще важнее, двору. Да и сам Мариус Иванович, так на русский манер величали его в России, становится знаменитостью.

В мультикультурном Петербурге к французам всегда относились благосклонно. А Петипа, типичный француз, красивый, яркий, веселый, артистичный, был по-настоящему популярен. Он всегда был душою компании, веселил друзей, устраивал розыгрыши, рассказывал анекдоты. Всегда по-французски. Русского Мариус Иванович за 60 лет так и не выучил. Его попытки изъясняться по-русски со смехом вспоминали и пересказывали все, кто их слышал: «Ти биль миленька на пюблик, а ти дель нет кар-р-рашо! Где твой голова? О чем ти дум, сумаша?»

Когда же все смеялись, то смеялся и сам Мариус.

Но театральный успех, слава, признание никак не способствовали семейному счастью хореографа. Первой его избранницей стала балерина Мария Тереза Бурден, союз с которой был краткосрочным, так и не окончившись браком. Следующую свою любовь Мариус встретил также на сцене. Это была Мария Суровщикова, невероятная красавица и талантливая танцовщица. Мариус женился на ней и поставил для нее «Голубую георгину», «Ливанскую красавицу» и еще несколько балетов, в которых Мария исполняла заглавные партии. Однако оба супруга были так одержимы сценой и в этом слишком схожи, что расстались. Сцена их свела, сцена их и разлучила. В ту пору в России разводы были почти невозможны, и долгое время Петипа вынужденно оставался в ложном положении женатого холостяка. Лишь в 64 года, после смерти Суровщиковой, Мариус Иванович получил возможность жениться вторично.

«Я впервые узнал, что такое домашнее счастье…» – писал он о своей жене Любови Леонидовой-Савицкой, с которой прожил до конца жизни.

Жизнь его – долгая, яркая, богатая событиями и свершениями. Петипа работал при четырех российских императорах, он любил и был любимым, он родил девятерых детей, имел бессчетное количество учеников и создал более шестидесяти балетных спектаклей. Хотя для истории мирового балета хватило бы и трех, в которых хореографический талант Петипа встретился с музыкальным гением Чайковского. И на свет появились небывалые прежде шедевры: «Спящая красавица», «Лебединое озеро» и «Щелкунчик».

* * *

Написав «отчет о проделанной работе», фон Паппен настаивала на предоставлении промежуточных результатов, Арина оторвалась от монитора и потянулась. В это время с потолка донесся жуткий грохот. Это Митя-Центнер, сосед с верхнего этажа, приступил к ежедневному комплексу упражнений, а тренажер с беговой дорожкой он установил аккурат над ее письменным столом: «Бухбух-бух! Бам-бам-бам! Бух-бух-бух!»

Впечатление было такое, что по крыше проехался товарный поезд.

– Митя! Чтоб тебе пусто было! Хочешь похудеть – зашей рот! – крикнула Арина в потолок, выключила компьютер и поднялась из-за стола.

Что ж, теперь придется – ножками, ножками…

Собственно говоря, из десяти интересующих Арину хранилищ лишь четыре находились в Москве. Остальные же, и в первую очередь Музей театрального и музыкального искусства, на который она возлагала большие надежды, находились в Питере. А как иначе? Ведь именно там Петипа жил и работал. Об этом Арина с самого начала написала заказчикам, и те в ответ с легкостью одобрили поездку, заверив, что все накладные расходы будут оплачены.

Честно говоря, эта их сговорчивость и щедрость вызывали у нее смутное чувство тревоги. А если и в Питере ничего найти не удастся? То надо будет списываться с Брюсселем, Парижем, Мадридом… Но и там тоже никаких гарантий. Многочасовые сидения в холодном пыльном архиве родного Вахрушевского музея и последующий поход в хранилище Музея М. И. Глинки это, увы, подтвердили. Результат был пока нулевой. Исследовательская работа сродни лотерее: может, повезет, а может…

– Нет, повезет! – произнесла вслух Арина. – Просто надо уметь отделять шум от сигналов! – это были слова отца, она всегда его вспоминала, когда чего-то не понимала, не знала, не была уверена и ждала помощи, совета…

Во второй половине дня она условилась о встрече в музее Большого театра. Тамошний иконографический раздел, в том числе раздел фотографий, внушал ей робкие надежды.

Арина подошла к одежному шкафу и задумалась, что надеть.

Мимо нее на бреющем полете пронесся Генка. Приземлившись на хозяйкино плечо, он наставил на нее свои черные глазки-бусинки и по-светски сообщил что-то про «чудесную погоду». Это была новая лексика, из недавно выученной – Тамара постаралась. Однако Генкина метеосводка оказалась неточной. На улице снова закапал дождь. Арина с тоской посмотрела на свой старенький, стоявший под окнами «Фольксваген Поло».