Но Варенька Ливнева была редким исключением. Она его зацепила еще год назад, зацепила крепко, и поэтому Дробот ждал. Но терпение его было не безгранично, к тому же чересчур хлопотные расклады его утомляли.

На следующий день они договорились встретиться в два часа, сначала пообедать, а уж потом, на сытый желудок, вкушать пищу духовную. О раннем обеде, стрельнув глазами на Аркадия Борисовича, попросила Варвара, потому что вечером перед спектаклем ей есть не полагалось.

До обещанного Замчинским уникального места они добрались быстро. Выехали на двух машинах: в первой сидели Дробот, Варвара, Замчински и шофер, во вторую погрузились безликие молодцы «сопровождения», люди-тени, возникающие тогда, когда Аркадий Борисович сходил с корабельной палубы на твердую землю.

Свернув с шоссе на едва заметную среди зелени дорогу, они поднялись в горы и оказались в небольшой живописной деревушке. Все здесь было компактным и чистеньким – в тесном соседстве на склоне горы ютились утопающие в зелени и цветах аккуратные домики, церквушка, кафе, продуктовые лавки, киоск, между которыми петляла узкая мощеная дорога. Наконец, миновав почти всю деревню, по знаку Замчинского машины остановились у ржавых кованых ворот. За ними возвышался старый двухэтажный дом под черепичной крышей, с облупившимся фасадом. На общем открыточном фоне деревни он выглядел запущенным, равно как и палисадник с поникшими цветами перед входом. У палисадника в ожидании гостей стоял хозяин дома, невысокий блондин лет сорока, с глазами навыкат и застывшей улыбкой под тонкими усиками.

– Станислас, – представился он и, поприветствовав Дробота и Замчинского, с поклоном поцеловал руку даме.

Варенька привычно улыбнулась. Аркадий Борисович заговорил с ним на английском.

– Sorry. No English. – Извинившись, хозяин объяснил, что говорит только по-французски, и широким жестом пригласил всех в дом.

«И по-польски!» – добавил про себя Аркадий Борисович, он уже примерно догадался, куда их привели.

Разрекламированное Замчинским место оказалось довольно странным и представляло собой нечто среднее между мастерской художника и антикварным хранилищем. В первой комнате, куда вошли гости, все стены были плотно и без всякой логики увешаны картинами разных школ, эпох и стадий завершенности, по углам в художественном беспорядке пылились папки, рулоны холстов, подрамники и старые золоченые рамы.

Мимоходом Владислав недовольно зыркнул на хозяина дома, но тот лишь пожал в ответ плечами и прошел в следующее помещение. Там гостей встретило беспорядочное нагромождение старинных вещей, среди которых выделялись пыльные рыцарские доспехи и пара мраморных бюстов на малахитовой столешнице. Прочие же предметы, возможно, и ценные, и редкие, из-за тесноты рассмотреть было затруднительно. Идя впереди, ловко маневрируя между столами, столиками и этажерками, хозяин что-то живо объяснял гостям, Замчински переводил.

Задержавшись у массивной деревянной скульптуры без головы, Станислас принялся подробно рассказывать историю о том, как она ему досталась. Рассказ затянулся. Варвара выглядела немного разочарованной, глядя на собеседника, она его не слушала, а скучала.

Слушал ли его Аркадий Борисович, сказать было невозможно, ибо на лице его застыла холодная неподвижность. Дробот не был большим поклонником антиквариата и не стеснялся признаться, что плохо в этом разбирается. Кое-какая коллекция мебели, бронзы, картин, как дань моде, у него имелась. Однако свои покупки он делал на аукционах или на антикварном салоне в ЦДХ. Эта же «лавка древностей», намеренно скрытая от посторонних глаз, показалась ему более чем подозрительной.

– Это и есть ваш сюрприз? – холодно спросил он Замчинского.

Тот на мгновение растерялся:

– Аркадий, нет все сразу, нет все сразу.

Тем временем Станислас уже взбегал по ступенькам на второй этаж, призывая гостей следовать за ним.

На лестнице Дробот предложил Варе руку, чтобы помочь подняться, но задержался и притянул ее к себе.

– Если хочешь, мы сейчас уедем? – тихо спросил он.

– Удобно ли… – заколебалась она, продолжая подниматься.

Но тут в ее глазах неожиданно вспыхнул интерес – на стене в лестничном проеме висела знаменитая афиша «Русских сезонов» с Анной Павловой, застывшей в арабеске.

– Ох! – выдохнула Варя, пробежав рукой по стеклу. Старый плакат был предусмотрительно убран под стекло и обрамлен. – Какая ветхая! Театр Шатлэ, 1909 год.

– Так, так! Правильно! – донесся сверху голос Замчинского. – Тем афишам есть больше чем сто лет.

– С этого и начались «Русские сезоны»? – спросил Дробот.

– Не совсем. Вообще-то Дягилев привез балет только на третий год, – уточнила Варя, уже разглядывая следующую афишу к постановке «Жар-птицы», внизу которой красовалась аккуратная подпись Тамары Карсавиной.

Теперь Вареньке расхотелось уходить.

– А это эскиз к «Весне священной»… – с воодушевлением объяснила она Дроботу. – …Один из последних балетов, поставлен незадолго до смерти Сергея Павловича. Представляете, сначала постановка провалилась, а через пятнадцать лет его новаторство поняли и приняли с восторгом. «Весна священная» до сих пор в репертуаре. Все-таки Дягилев – настоящий гений.

Аркадий Борисович слушал ее не столько с интересом, сколько с удивлением и даже уважением: он ценил в людях профессионализм. Оказалось, что в этой прекрасной юной головке со стянутыми в тугой узел пепельными волосами таятся кое-какие знания… Очевидно, по истории балета у студентки Ливневой была пятерка.

Лестница наконец кончилась. Помещение на втором этаже было более просторным, прибранным и светлым. В большие окна с частыми переплетами смотрели горы, солнце и птицы – по широкому подоконнику, уютно воркуя, прогуливались горлицы. В центре комнаты стояли диван, кресла и сервировочный стол с напитками – вино, виски, коньяк, сок, вода, ведерко со льдом, бокалы… Станислас предложил гостям напитки. Дробот, присев в кресло, попросил минеральной воды, Замчински принял запотевший бокал белого вина. Варвара же, не ответив, сразу устремилась к галерее портретов и фотографий, висевших в простенках между окнами, и с благоговением принялась их разглядывать, по ходу задавая вопросы.

Под фотографиями на витых этажерках красовались фарфоровые фигурки балерин, застывших в разнообразных па. В углу на бархатном подиуме стояла бронзовая скульптура, изображающая танцующую пару.

Оглядывая комнату, Дробот пришел к выводу, что коллекция «уникальных обжектов» оформлена с некоторой нарочитостью и как будто второпях. Это вызвало у него смутно знакомые чувства. Ведь и сам он когда-то начинал бизнес, тоже пытался заработать и устраивал показуху.

Впрочем, сейчас не в нем дело…

Изобразив неопределенный жест, Станислас танцующей походкой переместился к противоположной стене, у которой располагалась большая витрина красного дерева, покрытая плотной тканью.