лес! Рэй усилием воли сбросил оторопь, огляделся, да оказалось, что он уже и понятия не имеет с какой стороны пришел. А ноги, будь они неладны, взяли и зашагали еще дальше в чащу.

Герой очутился на просторной опушке, нет, пожалуй, даже в небольшом поле, обнесенном со всех сторон ельником. Вот только лес, из которого вышел Рэй, был обычным, человеческим, а тот, что стоял позади избушки — великанский, точно крепостные стены там. За полгода работ на лесоповале не доводилось ему видеть елей таких монументальных размеров! И тут, вдали, у леса, того, который гигантский, нарисовался тёмно-серый силуэт приземистой избушки.

Как же она оказалась здесь, за сотни верст ото всех деревень? Поле сплошь поросло длинными палками репейника и крапивы: молодые перемежались с сухими прошлогодними, и даже тропинка не вела к этой скрипучей дверке. Холодный, подлинно зимний ветер тянулся по этому ухабистому полю, колыша жирные лопухи. Хлипкая дверь издала жалобный стон. Чернота, словно живая, выглядывала из узкого дверного проема. И наконец герой понял, отчего образ этого домика вызывает такую тревогу: в потрескавшихся бревенчатых стенах не было вырублено ни одного окна.

Дверь так и болталась на зябком ветру. На первый стук никто не ответил, после второго Рэй шагнул в темноту. Стоило переступить порог, как ветер снаружи замер, скрип прекратился.

Пол в сенях отсутствовал — только спрессованная годами земля. Направо открывались сени, много лет брошенные без уборки, налево — тяжелая дверь из массива, ведущая в основной сруб домовладения. Рэй потянул толстую деревянную ручку, и дубовое полотно подалось легко и беззвучно.

Внутри киселем висел затхлый воздух. Рэй позвал хозяев, еще раз постучал о косяк из дубового бруса. Неудобно низкий потолок касался головы.

«Иди, иди», — сказал кто-то снизу, будто из подпола, но настолько тихо и приглушенно, что не понять, вправду были слова или причудилось. Пробираясь сквозь мрак, он миновал традиционную большую печь, что исполняла роль внутренних стен.

Тишина клубилась внутри махонькой избы. Он сделал шаг, и сердце рухнуло в пятки, когда на другом конце комнаты брызнули искры и лучина вспыхнула сама собой! Под зыбким светом обрел очертания силуэт.

Грудь обожгло мистическим ужасом, затылок сжался под скопом мурашек. Рэй попятился, коснулся спиной стены, чтобы удержать равновесие, а та вдруг поежилась, точно живая! «Не трожь, не трожь!» — человечьими голосами зарычали в ответ бревна в стене. Человеческое существо на стуле с резной спинкой сидело неподвижно.

— Чую, чую его! — проскрипел силуэт пронзительно, что задрожали стены.

Так стало страшно, что ноги онемели. Но герой заставил себя выпрямиться поднять взгляд на едва освещенный желтым огоньком силуэт. Металлический голос прозвенел:

— Да-а, да. Правда же? Крепко спит!

Сидящий, чуть скрюченный образ по очертаниям принадлежал худенькой старушке, но расслабленность и недвижи́мость ее позы допускали, что хозяйка давным-давно отошла в мир иной аккурат на том стуле. И всё же из-под тряпья прозвучало почти радушно:

— Тебе сказка, а мне бубликов вязка. Хи-хи, ха-ха.

Слова ее звенели резко, но сразу за ними накатывала эта липкая тишина. Тени, скачущие под светом дрожащей лучины, мельтешили по комнате: то быстро, то медленно, но, что самое неприятное, вовсе не в такт движениям огонька. Тени пришли сами, и свеча им не указ.

Сцепив пальцы в замок, чтоб унять дрожь, герой поздоровался в надежде на реакцию, затем представился по имени.

— Бабушка гадала, надвое сказала: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет, — весело прошуршали ветхие шали, укрывающие худое тело на стуле, но силуэт так и не двинулся. — Говори, да не ври, ох, говори, да не ври, — скрипела старуха. — Правда, что ли?! Уснул и спит. Вот те раз. А я-то думала!

На ослабших ногах герой сделал шаг. Ее лицо оставалось скрыто несколькими слоями истлевшего от годов рубища.

— Будет тебе сказка. А мне бубликов вязка. Спи, спи еще. Хи-хи, ха-ха.

Сердце металось, желая вырваться из груди и в одиночку сбежать из мерзкого дома. Герой протянул руку, чтобы тронуть силуэт за плечо и развеять наконец этот морок. И когда до прикосновения оставалась ладонь… ох, он предчувствовал, что это не кончится хорошим. Но нет, фигура не схватила его за руку ледяной ладонью, не набросилась гротескным чудовищем. Из-под шали всего-то затянулась песенка — ладная да спокойная, запросто можно было бы уснуть под такую. Если б только не понимать ее слов.

— Баю-баю люли, не проснешься уж ты,

По Калинову мосту, да в последнюю версту.

Пока к личику венок, колочу тебе гробок,

Из дубовых из досо́к — твой последний закуток.

После слов тишина. А герой в секундной потусторонней вспышке отчетливо увидел со стороны свое тело с побледневшей до снега кожей, которое, под сенью низких облаков, засыпают лопатами мерзлой земли.

И пусть лютая бесовщина одолевала рассудок, он нутром почувствовал, что нельзя поддаваться сводящему с ума ужасу.

— Не веря, не зная, — усмехнулась вдруг старуха, — погибели пламя. Мясо сгорит, а кости истлеют. Заплутаешь — не вернешься.

По какой-то причине в этих бессмысленных речах вдруг промелькнуло далекое значение. А старуха замолкла.

— Знать, — промолвил Рэй, отступая на шаг, — мне нужны знания.

— Эх, три, четыре, пять — бабушка гадает, всё одно опять! Пять горошинок, пять росточков. Молодые, а все умерли, зачахли, завяли. Не такая тебе сказка нужна!

Рэй сосредоточился. Не найдя места, он присел на колени, выпрямился. Голос его вдруг обрел самостоятельность и начал рассказ независимо от воли хозяина. Рассказ о герое из другого мира. О тёмном хищнике с двумя хвостами, что приходит по ночам. О раненых людях. О том, что ему, герою, нужна помощь.

Рэй завершил. Сокровенное безмолвие тянулось несколько минут, тело старухи так и не шевельнулось под желтым светом лучины, которая вовсе не истлевала со временем. И карга заговорила:

— Ох, и мертвой водой окропить — плоть и кости срастаются, живой водой окропить — сам мертвец оживает. Кости разгрызет, мясо прожует, нет, нет.

— Что это значит?

— Сивка-бурка, вещая каурка. Вперед бежит — копытцем по облаку стучит. Лиса за лошадку! — усмехнулась она, и присовокупила лихо: — Скакун за добычу! Хороша ль тебе сказка?

Герой с силой втянул воздуха в легкие, что болели от нехватки кислорода, отчаянно стремясь понять значение безумных повестей старухи.

— Слепая! Слепая старуха. Хи-хи, ха-ха. Что она видит? Что понимает? Чего ей желать?

— Ты что-то хочешь взамен? Помоги, расскажи, как справиться со зверем!

— Не зверь. Не бес, не див, не бука! Дитя. Потерявшееся и обездоленное. Найденное и опять оставленное. Дитя Святобора. Как