– Зато она у тебя есть. Пользуйся шансом: Венди потеряла мать в возрасте одиннадцати лет.

Венди не отреагировала.

– И вы потом не женились? – спросил я.

– Женщина, которая хочет жить с полицейским, – это женщина, которая хочет жить без мужчины. Мне такое не по душе. Мать Венди – исключение. Другой не нашел. Мне сказали, ты хочешь служить в полиции?

– Да, но сержант Рамирес говорит, я слишком огромный.

– Увы, это правда. Какой у тебя рост?

– Два метра двадцать сантиметров.

– Ужас. В полицию берут гномов, но не великанов. И не спрашивай почему. Правила, как топор. Ты сейчас работаешь продавцом «Харли», да? Не нравится?

– Думаю, я способен на большее. В школе я проходил тесты. У меня IQ выше, чем у Эйнштейна.

– Тогда не надо работать в полиции, сынок. – Он улыбнулся своей привычной грустной улыбкой. – А что тебя еще интересует?

– Психология. Я работал в психиатрической больнице в Монтане. Полезная для общества работа. Может, поступлю в университет.

– Хорошая мысль. Но если ты будешь заниматься психиатрией и анализировать уголовников, то я не уверен, что мы сможем общаться дальше. Психиатры – полные кретины: смотрят на меня, как на ископаемое; думают, что между кожаным футляром и сталью нет ничего – ни капли интеллекта, ни капли сострадания.

– Просто всех пациентов пытаются подвести под какую-то схему. Ни во что не ставят индивидуальность. С другой стороны, в психиатрии каждый случай уникален. Однако, по долгу службы, его обязаны классифицировать. Криминальные патологии – сложная вещь: тут не обойтись без проблемы ответственности.

Небо затянуло тучами, но дождь еще не пошел.

– Венди тоже должна снова учиться. Ты должен ее в этом убедить. Правда, Венди?

– Чему учиться?

– Хочешь всю жизнь работать у дантиста? Не самая увлекательная профессия, да, Эл?

– Может быть.

Венди встала, чтобы принести еще пива. Диган воспользовался моментом:

– Проблема Венди в том, что ей не хватает уверенности. Это, несомненно, связано со смертью матери. Я бы отправил ее к психологу, но не доверяю им совершенно. Видел бы ты ее дружка! Он овощи распаковывает в лавке. А потом серфингом занимается. Что за бред: стоять на доске и отбиваться от волн!? В свободное время он встречается с Венди, и они слушают музыку. Для меня это не музыка, это шум бесполезный. Они часами молчат. Неврастения какая-то, преклонение перед выдуманным богом. От этого парня Венди нет никакого проку. У него мозг размером со спичечный коробок. Он никакой. Он слабак. В его возрасте я в Тихом океане убивал японцев.

– А мой отец убивал немцев.

– Где он служил?

– Специальные войска. Форт Харрисон. Монтана.

– Как они назывались? Я забыл.

– Дьявольская бригада.

– Точно. Представляю себе, чего он за войну насмотрелся. Теперь мне ясно, как тебя воспитывали и почему ты такой упрямый.

Венди вернулась с пивом, и мы спокойно выпили, беседуя, словно родственники.

– Если на этот уикенд ни у кого нет планов – можем прокатиться на юг на мотоциклах. Как вам такая идея?

Я чуть не подпрыгнул от восторга. Не из-за Венди. Она была красоткой с прекрасными глазами и тонкими чертами лица. Однако она меня не привлекала. Я радовался доверию ее отца. Чувствовал настоящее удовлетворение. После третьего пива мы распрощались. Я хотел отправиться в бар, но не хотел, чтобы Диган знал о моем пьянстве.

Я сел в машину и отправился взглянуть на новый дом своей матери. Эптос – в пяти минутах от Санта-Круса. Впрочем, я немного поскитался, прежде чем добраться до места. Среди разрозненных участков я не сразу нашел нужный. Пришлось окликнуть парня, который, склонившись с фонариком над мотором старого «Форда», никак не мог заставить колымагу тронуться.

Дом моей матери стоял на отшибе, чуть выше других построек, и выглядел довольно обшарпанным: серо-голубой рисунок на стене почти полностью облупился. В окнах горел свет. Мать открыла дверь. Судя по наряду, она принимала гостей. Она представила мне Салли Энфилд, секретаршу, которая поздоровалась со мной с видом побитой собаки, как бы извиняясь за свое жалкое существование. Мать заводила себе только таких подруг. Она пребывала в хорошем настроении – видимо, потому, что уже набралась; Салли производила впечатление такой же пьянчужки. Она явно испугалась моих размеров, но тут же сделала моей матери комплимент: какой, мол, хороший мальчик. Мать взглянула на меня так, словно видела впервые, затем скорчила гримасу и налила себе еще вина.

Мать с подругой пили и болтали, не заботясь о том, чтобы задавать мне какие-либо вопросы. Они обсудили всех сотрудников, профессоров и учеников. Никто не ускользнул от их внимания. Мать воображала себя Элизабет Тэйлор в фильме «Кто боится Вирджинии Вулф?»[67], однако ее рост, крупные черты лица и очки с толстыми стеклами делали ее просто смешной. Я решил больше не ждать и попросить у матери денег взаймы. Я не собирался этого делать, но мне было слишком скучно.

– Эх, Салли, я не удивлена: иначе он ко мне не пришел бы!

Мать продолжала, меряя гостиную неуверенными шагами:

– Этот звереныш никогда не спрашивает, как у меня дела! Но я всегда для чего-нибудь ему нужна. Он считает, что я плохо с ним обращалась, когда он был ребенком, и якобы поэтому он наделал столько глупостей… не буду тебе рассказывать. Салли, если ты услышишь правду об этом мальчике, то решишь, что я напилась. Скажу тебе при свидетелях, Эл: денег у меня нет. Я и переехала сюда, потому что у меня нет денег. Ясно?

Черная дыра, в которую я проваливался каждый день и которая уменьшилась с появлением Дигана, снова разверзлась передо мной.

– Мне просто не на что купить бензин для мотоцикла, вот и всё. Черт возьми, не стоит превращать это в трагедию. Я пошел отсюда!

Покидая гостиную, я услышал:

– И эта свинья еще хочет, чтобы я его со студентками познакомила! Салли, ты представляешь себе студенток университета в компании этого хама, который навещает мать только для того, чтобы клянчить у нее деньги?

Проходя мимо кухни, я открыл сумку своей матери, взял деньги и вышел. Я знал, что снова увижу эту Салли с землистым цветом лица. Мать всегда укрепляла свои отношения с людьми, прилюдно меня оскорбляя. Демонстрируя непристойность наших отношений, она словно завоевывала человеческое доверие. Я сел в машину и почувствовал себя нехорошо. Отъезд, приезд, скука – всё во мне отзывалось болью. Каждый раз после встречи с матерью мне хотелось напиться, чтобы почувствовать себя живым. О радости жизни я и не мечтал. Только бы ощутить, как бьется сердце! Только бы не остаться безнадежно одиноким! Никто не в состоянии ни разделить со мной одиночество, ни хотя бы понять меня.