Они вечно хвастались, в частности своей семьей, и это выводило меня из себя. Ни одного жалкого типа – все сплошь доктора наук, предприниматели или титулованные спортсмены. Я успевал лишь вспомнить парочку заслуг своего отца, за что удостаивался высоко поднятых бровей, а затем секунда – и снова бравада, поток замечательных обстоятельств, приведших к рождению Мари, Лилли, Сары или Кэти. Прекрасные американки с нежной кожей и ухоженными ногтями жили в чудесном защищенном мире.

Они редко смотрели на меня как на человека, скорее – как на потребителя отходов производства их высокопоставленных отцов. Вряд ли я смог бы выносить этих претенциозных дурочек при других обстоятельствах, хотя сексуально они меня привлекали. Блондинки или брюнетки, девушки из хороших семей не имеют ничего общего с простолюдинками. Я чувствовал, что могу очень сильно захотеть такую девушку. Они напоминали мне детей Кеннеди, которых учили, что деньги оправдывают всё, – и не важно, как их заработали. Освальда следовало бы признать святым за то, что он показал народу силу воли Господней. Так я говорил своим попутчицам, когда они выдавали Кеннеди за Христа. Невзирая на моду, многие семьи придерживались республиканских ценностей. Для некоторых молодых людей присоединение к хиппи было реакцией на удушающую атмосферу республиканского общества.

Иные девушки садились в мой «Форд» без вопросов. Даже сигарету не успевали загасить. Они упирались виском в окошко и просили меня поставить другую музыку. Предлагали закурить – я вежливо отказывался. Большинство, за исключением нескольких бунтарок, казались мне блаженными – я их терпеть не мог. Я бы с удовольствием отправил их в парикмахерскую, а потом в душ. Однажды я так и сказал одной девушке.

Накануне я поссорился с матерью и никак не мог прийти в себя. Одной девушке я рассказал об отце, и она заметила, что он обращался со мной, как Гитлер с евреями. Я не сильно обрадовался такому замечанию. Меня раздражала мода. Меня раздражали предложения заняться сексом посреди леса. Девушки меня не знали – они просто жалели меня: за внешний вид, за комплексы, за нейлоновую рубашку с коротким рукавом, за дурацкие усы.

Помню, одна высоченная девица через пять минут разговора принялась меня провоцировать и обзывать скрытым гомосексуалистом за то, что я не влюбился в нее с первого взгляда. Девушка была очень красивой, но когда она сочувственным тоном предложила отсосать, мне захотелось ее придушить. Она почувствовала дурное предзнаменование и спросила, далеко ли я смогу уехать на мотоцикле. Я ответил, что один могу уехать далеко. Она едва помахала мне рукой, когда я высадил ее на месте.

О себе я всегда всем рассказывал одно и то же. Я хвастался подвигами отца, объяснял свое присутствие на территории университета маминой работой и называл себя лучшим продавцом месяца. Я продавал мотоциклы выгоднее всех, однако этот факт не впечатлял ни хиппи, ни богачек, ни отличниц.

Венди и ее подружка посмотрели на меня с восхищением, когда я похвастался уровнем продаж. Они не были ни хиппи, ни богачками, ни даже студентками. Я подцепил их на Хай-стрит уже за университетом. Венди могла бы быть настоящей красоткой. Покатые плечи, потрясающая грудь, живот, слишком большой для ее возраста, и лицо, свежее и умное. Подружка сильно ей уступала: ее лицо, усеянное прыщами, вызывало лишь одно желание – хорошенько пройтись по нему наждачной бумагой. Она подчинялась Венди и ничего не делала без согласия подружки. В какой-то момент я принял их за лесбиянок. Когда я это произнес, они расхохотались, и Венди, положив ладонь на плечо подруги, сказала:

– Думаешь, если бы я была лесбиянкой, то спала бы с такой сучкой?

Она говорила без злобы – просто подчеркивала негласные правила съема. Девушки казались немного праздными, меланхоличными, не ждущими ничего особенного от жизни; они еще не определились со своей судьбой.

Я предложил пообедать вместе, уточнив, что, увы, не могу их угостить. Мы направились к парку аттракционов, который занимал добрую половину Бич-стрит. Между колесом обозрения и туристической лавкой были сплошные комнаты ужасов. Бургеры были не дороже, чем везде, но и не крупнее. Моя прожорливость впечатлила подружек: они быстро поняли, что парень, который ест за троих, не в состоянии платить за всех.

Венди встречалась с продавцом овощей из супермаркета. Он их распаковывал, не неся никакой ответственности, и Венди не слишком его любила. Мэрилин, которую родители назвали в честь актрисы, не отдавая себе отчета в том, насколько это жестоко, занималась исключительно личной жизнью подруги. Венди не распространялась о любовных отношениях и для своего возраста была достаточно скрытной.

Я быстро понял, что мы оба толком не знаем, чего хотим. Она работала секретаршей у дантиста и думала, не продолжить ли обучение. Но какая уж тут учеба, если ничем толком не интересуешься? Она считала себя созерцательницей – Мэрилин, скорее, воплощала действенное начало. Я хорошо себя чувствовал в компании девушек, которые зря не болтали. Мне хотелось наведаться в бар «У присяжных», но Венди и Мэрилин там не ждали. Сперва я отвез домой Мэрилин, затем Венди. Они с отцом жили в перестроенном мотеле. Я высадил ее в тот самый момент, когда ее отец вышел из машины. Диган не привык удивляться, поэтому, увидев меня, просто слегка поднял брови:

– Вы знакомы?

Венди развеселилась, узнав, что я знаю ее отца.

– Иногда мы вместе пьем пиво в баре напротив суда.

Диган рассказал, как мы познакомились.

– Ваша дочь ловила машину на Хай-стрит. Я решил, что со мной она в большей безопасности, чем с кем-то другим.

– Правильно. Она мое сокровище. Выпьешь пивка?

Мы поднялись в просторную, кое-как обставленную квартиру. Окно выходило на парк аттракционов и полоску океана. Машины проносились мимо, но их почти не было слышно. Мы устроились на балконе, вокруг пластикового стола. Диган достал из холодильника три бутылки пива и улыбнулся мне. Венди потерла глаза, словно стараясь не уснуть.

– Простите, вина нет.

– Ничего, я пью его только в баре.

– Ты слишком много пьешь. Я видел тебя в деле. Это пройдет.

Я кивнул.

– Где вы встретились?

– На Хай-стрит. Я выходила с работы, – ответила Венди.

– Я думал, ты на автобусе ездишь.

– Обычно да, но тут за мной зашла Мэрилин. Мы прогулялись и решили поймать машину.

– А ты откуда возвращался?

Я несколько секунд молчал. Сложно признаться в том, какое удовольствие доставляет автостоп, даже если в этом и нет ничего зазорного.

– Я навещал мать.

– Она здесь живет?

– Она секретарша декана факультета психологии, но живет в Эптосе. Недавно переехала.

– А отец?

– Живет в Лос-Анджелесе с новой женой. От него давно ничего не слышно.

– Ты хорошо ладишь с матерью?

– Мы разные.