— Её живьём проглотят.

— Верно, но я имел в виду для затравки. Дадим ей полчаса. Люди рассаживаются, надо их чем-то зацепить; девушка она красивая — девушка вы красивая, — она привлечёт внимание, пригвоздит их к креслам, и тут — бац! Тигры, львы, взрывы! Красота!

— Им нужны новые костюмы, — добавляет второй.

— Да, костюмы переделаем полностью. С вами будут работать костюмеры, клетку с птицей убрать, шкаф убрать, трюк с канатом довести до ума, чтение мыслей — тоже. Скажем, вызвать на сцену кого-то из зрителей. Мы вас подготовим. (У кого-то пищит пейджер, оба лезут в карманы.) Ладно, ещё поговорим. До премьеры у вас четыре месяца, всё будет тип-топ.

— Господи, сраный мой Иисус! — выдыхает Радж, едва закрываются двери лифта. — Клубничка! — Он хохочет, скрючившись в углу, на стыке зеркальных стен. — Не понимаю, как ты это провернула, но вышло потрясающе!

— Ли сама не знаю как.

Радж уже не смеётся, а так и стоит с приклеенной улыбкой.

— Я не шучу, — объясняет Клара. — Я эту ягоду впервые видела. Откуда она взялась, ума не приложу.

Неужели опять провалы в памяти? Заехала на рынок, купила ягоды и спрятала одну в карман? Нет, глупости! Прокатную машину водит только Радж, а пешком от Кингз-Роу до ближайшего продуктового магазина идти порядочно.

— Что ты о себе возомнила? — спрашивает Радж. В его взгляде сквозит что-то хищное, дикое: волк, стерегущий добычу. — Ты и вправду поверила, будто умеешь творить чудеса?

Скажи он такое полгода назад, ее бы ранило. На этот раз — нет. Она кое-что заметила.

Что-то промелькнуло в глазах Раджа. Вначале Клара подумала: гнев. Но нет, ошиблась.

Радж боится её.

18

Радж вместе с технической группой готовит сцену для «Хватки жизни» и «Ясновидения». Для индийского трюка с иглами он придумал новый реквизит: большие иглы, хорошо видные из зала, а вместо нитки — красный шнур. Арт-директор «Миража» спрашивает, не против ли Клара, если Радж распилит её пополам («Раз — и готово, ни чуточки не больно!»), но Клара отказывается. Он думает, что Клара боится, а на деле она могла бы прочитать ему часовую лекцию о П. Т. Сэлбите и его женоненавистнических трюках — «Девушка без туловища», «Распиливание женщины», «Растягиваем девушку», — тот в своё время удачно сыграл на послевоенной жажде крови и борьбе женщин за равноправие.

Клара не согласна быть женщиной, которую пилят или заковывают в цепи, не надо её ни освобождать, ни спасать. Она и сама себя освободит. Станет пилой.

Но Клара понимает: будешь артачиться — потеряешь работу. Она разрешает костюмеру укоротить ей юбку на двенадцать сантиметров и углубить декольте на пять, подбить поролоном лиф. На репетициях Радж держится уверенно, а Клара вся сжимается. Вдохновение, что снизошло на неё во время прослушивания, иссякает день ото дня, тускнеет при свете мощных прожекторов, тает в клубах тумана из дым-машин. Она думала, что нужна «Миражу» как есть, — нет, им подавай Клару в квадрате, в кубе! Им нужна Клара а-ля Вегас. Для них она такая же диковина, как розовый вулкан у входа в отель, — их личная волшебница!

Руби растёт, становится крепче. В её теле семьдесят процентов воды — как на поверхности планеты Земля. У неё крохотные щенячьи клычки и коренные зубки-шишечки. Она уже умеет говорить «да», и «нет», и «ди ко ме», и от этих слов у Клары сердце тает. Она визжит от восторга при виде розовых ящериц, что шныряют по Кингз-Роу, набирает полные пригоршни гальки. Когда начинаются репетиции и они получают первый большой гонорар, Радж хочет продать фургон и снять квартиру, присмотреться к садикам и педиатрам. Но время у Клары истекает. Если гадалка с Эстер-стрит была права, через два месяца она умрёт.

Раджу она ничего не говорит, он и так считает, что Клара не в себе. Да и видятся они теперь редко, между репетициями Радж пропадает в театре. К решётке под куполом сцены он приладил целую систему страховок и подъёмных блоков, устроил так, чтобы Клара исчезала, раскланявшись после «Срыва». Вместе с рабочими сцены он мастерит новый карточный стол, помогает носить реквизит из столярного цеха в зал. Оформитель сцены в нём души не чает, а кое-кто из рабочих недолюбливает. Как-то раз по дороге в ясли за Руби Клара проходит мимо двух рабочих, они стоят у входа в театр и смотрят, как Радж размечает сцену.

— А раньше ты размечал, — ворчит один. — Не зевай, а то, чего доброго, Ганди тебя с работы выживет.

Клара идёт в магазин, везя Руби в красной прогулочной коляске. В четвёртом отделе тайком берёт восемь баночек пюре «Гербер» из сладкого картофеля, и они на ходу позвякивают в сумке. Перед ней открываются раздвижные двери, и Клару обдаёт тёплым ветерком. Конец ноября, вечер, но небо ещё синее, будто из джинсовой ткани. Клара садится под фонарём и, открыв одну из баночек, кормит Руби, макая в пюре указательный палец.

Из темноты вырастают два белых огня, и рядом с ней тормозит серебристый «олдсмобил». Прикрыв Руби глаза от яркого света, Клара косится на машину, но та остановилась прямо перед ней, будто преграждая дорогу. Водитель пристально смотрит на Клару. Всклокоченные рыжеватые волосы, светло-карие водянистые глаза, рот разинут. Эдди О’Донохью, полицейский из Сан-Франциско.

Клара вскакивает, хватает Руби. Баночка выскальзывает из рук, пюре растекается по тротуару жёлтым пятном, но Клара спешит прочь, переходит на бег, чтобы скорей слиться с безликой толпой на Стрипе. Одной рукой неуклюже толкая коляску, она петляет среди туристов, вспоминая вкус языка Эдди у себя во рту, и вдруг задевает плотную женщину с длинными тёмными косами.

Кровь стынет у Клары в жилах. Гадалка! Она хватает женщину за плечо.

Та оборачивается. Совсем юная, почти девочка. Мерцающие огни над входом в казино озаряют её лицо то красным, то синим.

— Что вам нужно? — Зрачки её расширены, голова воинственно поднята.

— Простите, — шепчет Клара, пятясь. — Обозналась.

Руби вскрикивает. Клара спешит вперёд, мимо «Дворца Цезаря», мимо отелей «Хилтон» и «Харра», мимо бара «Карнавал-Корт». Вот уж не думала она, что так обрадуется при виде вулкана с дурацкой розовой пеной у входа в «Мираж». И только войдя в отель, Клара спохватывается: она бросила перед казино пустую коляску.

Клара не рада стуку — лучше бы никогда его больше не слышать, — но стук повторяется, с каждым разом всё громче. Саймон злится — думает, она его забыла. За час до первой генеральной репетиции Клара заходит в женский туалет «Миража», сажает Руби на стойку рядом с вазой искусственных цветов. И достаёт часы. ЖД складывается быстро. Спустя десять минут — снова стук: И.

Клара ждёт повторения того же слова, но вдруг понимает, что хочет ей сказать Саймон. Спустя тридцать четыре минуты — ещё слово. ЖДЁМ.

ЖДЁМ

Саймон и Шауль. ЖДЁМ. Пол ходит под ногами, как палуба в качку. Клара, уронив голову на грудь, хватается за мраморную стойку. Она не знает, сколько прошло времени, и тут слышит голос Руби. Это не плач. И даже не лепет. Руби отчётливо выговаривает: «Ма. Ма. Ма-ма».