Пассажирский дрон приближается к крыше. Едва он приземляется, как Кики запрыгивает в него. Она не горит желанием попасть в руки охранников циклопа.

– Садись же! – кричит она Старику.

Он все еще рассматривает проломленный череп аватара.

– Гм, – произносит Старик. – Гм. Гм. Это напоминает мне анекдот от машины шуток.

– Ты можешь рассказать мне его в дроне! – кричит Кики.

Старик вынимает из черепа куб данных.

– Ты не будешь возражать, если я это возьму?

Тим и Джимми приводят Петера в кабинет Генрика и тут же исчезают. Генрик сидит за большим письменным столом. Он изменился. На голове у него седые, коротко подстриженные волосы, которые почти полностью закрывают его большой шрам, и аккуратная седая борода. И то, и другое ему идет. Теперь его вряд ли можно было принять за злодея Джеймса Бонда.

– Вы знаете, – говорит Петер, – если вы хотите со мной поговорить, вы можете мне просто позвонить.

– Нет. Я не люблю звонить, – отвечает Генрик. – Телефонный разговор по сравнению с беседой с глазу на глаз – это то же самое, что догикоин и золотой слиток, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Петер только прищурил глаза.

– Ты когда-нибудь держал в руке золотой слиток? – спрашивает Генрик.

– Что вы имеете в виду?

Генрик кивает на большой золотой слиток, лежащий на его письменном столе:

– Мое пресс-папье. Возьми его просто в руку.

– Это звучит как-то противоестественно, – говорит Петер.

Он понимает, что Генрик с ним играет. Но в то же время ему любопытно. Все-таки он берет в руку слиток. Он на удивление тяжел.

– Я тебе его дарю, – говорит Генрик.

Петер улыбается, качает головой и кладет слиток на место.

На сей раз улыбается Генрик.

– Ты имеешь хотя бы малейшее представление о том, от какого количества денег ты сейчас отказался? – спрашивает он.

Петер опять качает головой.

– Примерно от полумиллиона кволити, – отвечает Генрик.

Петера вдруг сильно затошнило.

– Но меня радует то, что ты его не взял, – признается Генрик.

Петер садится:

– Зачем вы меня вызвали?

– Мои люди сказали мне, что ты выбросил из дрона робот-пылесос.

– Я не хочу об этом говорить.

– Это совершенно безответственно – что-то выбрасывать из дрона…

– Но вы ведь явно хотели поговорить со мной не об этом. Ближе к делу.

– Мне кажется, я должен стать президентом, Петер.

– Вы уже как-то это говорили. Проблема только в том, что это должно быть не только ваше решение.

– Да, это проблема. Но как решают проблемы?

– Здесь вы обращаетесь не по адресу, – отвечает Петер. – Я действительно не имею никакого понятия.

– Путем анализа данных.

– Это ваш ответ на все, да?

– Ну, большой объем данных – это зеркало реальности.

– Может быть, но то, что отражает зеркало, в значительной степени зависит также и от того, кто в него смотрит.

– Неплохо, Петер. Неплохо. Коротко, метко и в самую больную точку.

Взгляд Генрика падает на его пустой стакан для воды рядом с наполовину полным графином. Тотчас же подбегает слуга, которого Петер сразу не заметил, берет графин с подноса и наливает Генрику полный стакан. Униформа слуги очень странная. Петер понял ее смысл, только когда мужчина снова встал у стены. Рисунок на униформе был такой же, как и на обоях.

– Мне пришла в голову мысль, – говорит Генрик и делает большой глоток, – что у меня из-за моего, ну… несколько привилегированного положения иной фокус, нежели, скажем, у какого-нибудь «бесполезного». Но именно для этого у меня есть ты.

Петер все еще пристально смотрит на слугу-хамелеона.

– О, извини, – говорит Генрик. – Ты хочешь пить? Свежая ледниковая вода.

– Наверняка с Эвереста, – предполагает Петер.

– Ну, нет, – отвечает Генрик. – Это было бы ужасно! Ты об этом не слышал? С тех пор как на Эвересте тают ледники, изо льда всплывает все больше трупов погибших альпинистов.

Слуга снова пришел в движение, чтобы налить воды Петеру. Петер берет графин.

– Я сам, – говорит он и наливает себе воду.

– Не лишай бедного мужчину работы, – говорит Генрик.

На самом деле слуга, похоже, не в восторге от традиционного поведения Петера.

– Итак, – говорит Генрик, – я не жду от тебя информации. Я хочу всего лишь услышать твое мнение по поводу моей информации.

– Какой информации?

– Я знаю практически все о каждом из наших клиентов. И каждый клиент – избиратель.

– На мой счет вы ошибаетесь! – говорит Петер.

– Статистически незначимая ошибка! Совершенно несущественная.

– Нет, если вы ошиблись случайно, – парирует Петер.

Генрик улыбается.

– Вот мой первый вопрос, – говорит он. – Почему люди так несчастливы? Почему вы постоянно брюзжите?

– Если вы спрашиваете меня, то поколение моих родителей несчастливо, потому что оно обмануто. В детстве им постоянно говорили, что они уникальны, способны и замечательны. Проблема заключалась в том, что это было не так. Как выяснилось после школы, они вместо этого оказались главным образом ненужными. Бесполезными. Это и делает человека несчастным. Мои родители тем не менее готовили меня к тому, что я тоже никому не нужен.

– Это, вероятно, самое печальное из того, что я слышал, – признается Генрик. Он задумывается и делает глоток. – Да, кризис в сфере занятости чертовски живуч. Ты должен понять, мы все – ошибочно и слишком долго – исходили из того, что все уладится само собой.

– Когда, скажите на милость, что-либо регулировалось само собой?

– Совершенно очевидно, что ты не истинный неолиберал, – говорит Генрик, смеясь. – Во всяком случае, эксперты долго считали, что продолжительная массовая безработица из-за искусственного интеллекта – это всего лишь пугалка, так как другие инновации к этому не приводили. Сначала это был ткацкий станок, который якобы должен был всех лишить работы, потом автомобиль, потом пишущая машинка и так далее… Но никогда не принималось во внимание то, что при этом не только исчезают рабочие места, но и возникают новые. Вместо одного кузнеца, который стал безработным, Генри Форд поставил к конвейеру десятки рабочих. Да и сегодня возникают новые профессии, о которых раньше и не мечтали.