сколько зубов надо иметь для того, чтобы написать такой замечательный роман «Дон Кихот»? Нужно иметь всего шесть зубов! Остальные – лишние! Когда тридцать два, восемнадцать, девять, даже семь – он не писал. Написал, когда было шесть… Я подобрал бы литературу к каждому куску, к каждому выбитому зубу. Это ты же мне сказала, что Сервантес имел шесть зубов? Это же не я придумал. Ты же это не просто так сказала? Тебя это чем-то заинтересовало? Да? Только потом ты об этом не думаешь – и все уходит в песок.

Ребят, давайте упростим задачу. Придумайте сами, что вам по силам, этим и будем заниматься. Я не могу больше говорить… Мне кажется, что я вас мучаю и себя мучаю. Давайте по-другому. Я разочаровался в своей системе педагогической. Давайте, чтобы не завязнуть, давайте простое что-нибудь сделаем к следующему разу. Вот напишите мне на простыне задник к той сцене Шекспира, которую вы делаете с режиссерами, хорошо? А про пространства и игры забудьте, это вам не по плечу. Я ошибся, извините. Я не хочу приходить домой и говорить: «Я идиот». Ужасное чувство. Притом что я на самом деле не идиот. Но я чувствую, что я идиот. Неужели я так не понимаю вас? Объясните, просто объясните. Или давайте делать задники. Возьмите красочки, кто акварелью, кто маслом, кто аппликацией, кто мультики, и делайте заднички к шекспировским спектаклям. Это очень хорошо будет на экзамене – одиннадцать задников. Хорошо, молодцы, ребята! А истории пусть придумывают те, кому положено придумывать истории, – режиссеры. Только потом не жалуйтесь, что они вас не зовут на репетиции. На кой хрен им звать вас на репетиции? Они худо-бедно без вас справятся, а вы пишите задники. И ставьте пуфики! Вас позовут! Большой пуфик – для двух человек, маленький пуфик – для одного человека. Бархатный пуфик – это дворец, кожаный пуфик – это таверна. Ребят, я ставлю вопрос ребром, я так не хочу больше приходить.

Тяжело? Заднички пишите. Заднички пишите, не корите себя, не впадайте в транс. Значит, ошибка. Значит, я ошибся. Пишите задники. Рисуйте задники, рисуйте павильончики, ставьте мебель по цвету, я не знаю. Не надо игру придумывать, не морочьте себе голову, к черту эти новые веяния. Я не понимаю просто.

А вы сидите и молчите, в очках все, умные… Если я виноват, простите ради бога! Сидят – молчат! (Уходит. Пауза. Возвращается.) Ну скажите же что-нибудь!

Петя. «Три мушкетера»

Крымов. Мне казалось и кажется сейчас, что есть вещи, которые есть проводники в наше подсознание, может быть, детское, может быть, желаемое, то, что мы хотим на самом деле… Мы что, не хотим жить как в легком романе? Хотим. Мы не хотим жары? Хотим. Мы хотим, ну если не мы со шпагами, то за нас со шпагами, или если мы со шпагами, то чтобы обязательно мы победили. Круассаны – точно хотим, перья – потрясающе, я бы первый ходил в перьях, честь – потрясающе, благородство, служба, верность, карьера, дружба… Я не вижу противоречия между своими мечтами и тем, что есть в «Трех мушкетерах». Есть такие проводники… Ты видел фильм «Питер Пэн», где его играл такой замечательный актер, который потом покончил с собой, Робин Уильямс? Ну вот, кажется, что такое Питер Пэн? Ну смешно. Но у меня одна из мечт – поставить спектакль «Питер Пэн». Я его придумал. Потому что это вечное желание сказки. И каждый раз, придумывая спектакль, я чувствую, что я – Питер Пэн. И я каждый раз придумываю какой-то волшебный остров…

Есть какие-то вещи – проводники. Проводники в приключения. Вот мы вместе с Пашей Лунгиным смотрели однажды японский мультфильм – ты не представляешь, как он его смотрел! Пил виски и смотрел неотрывно этот фильм. Он превратился в ребенка: «Как это они! А это как они! А, нет, это они хуже… Но вот здесь как они!» Это просто ребенок! Вот как из этого уже не молодого, искушенного и славой, и неудачами, и комплексами, и скепсисом человека, как из него сделать ребенка? Довольно трудно. А вот таким наивным способом, когда какие-то призраки превращаются в одно, потом в другое, в третье, в четвертое, какие-то мама, папа, свиньи, волшебники, вода, какой-то трамвай идет по воде… И он смотрит и превращается в ребенка. Это же вообще святой момент!

Надо понимать, что какой бы ни был Дюма, – толстый, жирный, предположим, половину книг понаписал для денег… Но куда я выкину свое детство, вот скажи мне? Мне бабушка читала «Трех мушкетеров». Я сидел между шкафом и стенкой, а бабушка мне читала «Трех мушкетеров». Я их не читал сам, она мне читала. Вот куда мне это выкинуть? Я хочу туда. Лучшие сны, которые, к сожалению, редко снятся, это когда ты попадаешь в какую-то такую авантюру. Вот я делаю какие-то умные, псевдоумные или не совсем умные вещи с метасмыслами… А хочется вот этого. Как Анна Каренина говорит: «Всем нам хочется сладкого, вкусного. Если нет конфет, то хотя бы грязного мороженого». Эта мечта о каком-то другом мире… Это даже больше, чем реальные три мушкетера. Это – мечта. Она может осуществиться или нет? Вот в чем вопрос. Ты же к этому детству ближе, чем я, но чем дальше, тем больше оно имеет значение. Сейчас ты думаешь, что кроме сабли твоего папы, которая ты еще не знаешь где, что-то еще будет. А сильнее этого ничего не будет. Это потом, я тебя уверяю, потом эта сабля сыграет у тебя и там, и там, и там. Потому что это начало твоей жизни, это момент закладывания в людей всех чистых и исковерканных потом понятий. Где кружева, где круассаны? В Москве обычно они уже жесткие… Где перья? Где дружба? Ты предательство в дружбе испытывал когда-нибудь?

Петя. У меня была одна дуэль. В пятом классе меня вызвали на стрелку… Я чувствовал себя мушкетером и думал, что это игра. Потом я оказался на земле и удивился, почему ко мне применили силу. Потом я перешел в другую школу.

Крымов. Конечно, конечно. И как хочется победить, и чтобы он, противник, был на земле. Эта сказка заложена в нас, как какой-то код дружбы. Короче говоря, компания – это прекрасно. И как ужасно, когда она распадается по каким-то причинам… И как здорово, что они все вместе. Это как Библия, это детская Библия! Только там вера в