Это Джума понимал. И будь он на месте прораба, тоже ничего не смог бы поделать. Поэтому он торопливо заговорил:

— Если бы вы прочитали хоть одно ее письмо мужу, товарищ Церетели…

Откуда прорабу было знать, что Джума не то что не читал, но и в глаза не видел этих писем? Джума дал волю своей фантазии.

— Ахмедьяр, — пишет она, — мы с Зохрой-джан устроились на работу в Караджаре. Этот мост наш прораб Церетели называет старинными воротами Машат-Мисриана. Он очень добрый, наш прораб, и умный. Если хочешь знать, он оставил высокий пост и добровольно приехал строить этот исторический мост. Как только мост Караджара будет готов, в Мисриане начнут строить жилые дома. И первый дом отдадут нам, строителям. Наш прораб, Давид Моисеевич, сам сказал, что даст мне квартиру в первую очередь. Ты еще только будешь подъезжать к Мисриану, а мы с Зохрой-джан уже будем встречать тебя на этом мосту… Мы станем первыми гражданами Машат-Мисриана… Возвращайся, родной, возвращайся поскорей, мы тебя очень ждем». Вот какие письма она пишет мужу. Как можно лишить такого человека надежды! Убить ее мечту…

Поверил прораб или нет, об этом Джума не думал. Он смотрел в лицо человеку, годившемуся ему в отцы, и нисколько не стеснялся своей выдумки. Потому что эта ложь была справедливой ложью, святой ложью.

— Да ты, оказывается, настырный, — усмехнулся прораб. — Ладно, ступай, скажи им, пусть переезжает в мой вагончик. А я пока в конторе поживу. Но с условием: услышу возле их дома в неположенное время свист — пусть не ждут пощады. Так и скажи.

Джума уже побежал было сообщать новость Халиме-апа, когда услышал оклик прораба:

— Сам-то ты работать к нам приехал или как?

— Конечно, Давид-ага, конечно. Прочел ваше объявление и приехал.

— Халима-апа! Халима-апа! — постучал в окно Джума.

— Пошел к черту, негодяй! — закричал кто-то грубым голосом.

— Будь ты проклят вместе со своей Халимой и с ее дочкой в придачу! Пошел вон, а то позову прораба!

«Ого, они, выходит, намного хуже, чем рассказывала Халима-апа», — подумал Джума и, нарочито смиренно спросил:

— Тетя, простите, мне нужна Халима-апа… Разве она не здесь живет?

— Халима-апа, Халима-апа! — передразнила его женщина. — Ты что, племянничек, не знаешь, где она живет? Всю ночь только и знаете, что свистите под ее окнами, проклятые, и утром от вас покоя нет. Пошел вон, мы спать хотим!

И снова задвинула занавески. Джума, понурившись, пошел прочь. В этот миг открылось другое окно, и в нем появилась кудрявая девушка.

— Зачем тебе Халима-апа?

Увидев девушку, Джума оторопел и, не зная, что сказать, вытаращился на нее. Девушка была в халатике. Нежно поблескивали огромные глаза.

— Халима-апа поздно приехала, спит, — тихо произнесла она, — а если тебе нужны соль или чай, вошел бы и не поднимал такого шума!

Джума вспомнил, что вчера ночью сказал про дочь Халимы сиплый Берды: «Мягче надо быть, ласковее» — и подошел к окну:

— Козочка моя, ты, наверное, дочь Халима-апы?

Молодой парень, почти ее ровесник, а говорит — «козочка моя» — это насмешило девушку. Ничего не ответив, она посмотрела на Джуму долгим таинственным взглядом. На щеках появились ямочки, девушка улыбалась.

— А хоть бы и так. Вы что, решили посвататься?

Если это Зохра, она и впрямь достойна своего имени. Окаянный Базар, видно, понимает толк в девушках. Не зря говорят, что поэты наблюдательны.

— Хотел сказать твоей матери…

— Что сказать-то? — рассмеялась девушка.

Она наполовину высунулась в окно, волосы упали на лоб, платье съежилось, приоткрылась грудь.

— Вы… вы не переезжаете… Нет, переезжаете, только в другой вагончик…

— Как это «переезжаете», «не переезжаете»? — снова рассмеялась она. Но в это время кто-то втянул девушку в комнату.

— Все кокетничаешь, непутевая твоя головушка, ну-ка, марш отсюда!

Вместо дочери в окне показалась Халима-апа.

— А, это ты, Джума, а я подумала, опять какой-нибудь бездельник-арматурщик. Сейчас выйду.

Вышла она в шлепанцах, в наброшенном на плечи полосатом халате и сразу принялась расспрашивать:

— Ну что, нашел, где переночевать? А то я всю ночь тревожилась, вдруг ты на улице остался.

— Нет, у меня все в порядке, — ответил Джума и поторопился сообщить: — Халима-апа, вы никуда не переезжаете, можете спокойно идти на работу.

— Не переезжаем? — переспросила она и прикрыла рукой рот. — Боже мой, а мы уже все упаковали.

— Так распакуйте! Будем работать вместе, пока мост не построим.

Женщина недоверчиво оглядела парня, будто видела его впервые.

— Говори толком, дорогой Джума, что ты затвердил «переезжаете», «не переезжаете!» Кто ты вообще такой, чтобы распоряжаться? Или обманул меня вчера, сказал, работать едешь, а на самом деле ты какой-нибудь начальник?

— Разве обязательно надо быть начальником? Странные вы все какие-то! Люди должны быть друг другу братьями, друзьями, понятно?

Зохра в окне улыбнулась:

— Тоже мне братик нашелся…

— Отойди, я говорю, от окна! — вспылила Халима-апа.

Не сводя глаз с Джумы, она ждала, что он еще скажет. Но Джуме больше нечего было добавить, и, боясь, что снова закричит та грубая женщина, он понизил голос и обратился к девушке:

— А ты поменьше хихикай, ступай-ка лучше в контору к прорабу. Такая здоровая, до каких пор собираешься сидеть у матери на шее? Работать надо! Кончим сегодня работу, соберемся с ребятами и отнесем ваши вещи к прорабу в дом…

Халима-апа забеспокоилась еще больше:

— Ты, парень, в уме? Тебе ли решать мои дела с прорабом?..

— Вы о чем, Халима-апа? — в испуге спросил Джума.

— Почему я должна жить вместе с прорабом? Кто вас об этом просил?

Только теперь Джума догадался, что она неверно его поняла.

— Да нет же, прораб переезжает жить в контору, а вы — в его вагончик. Теперь хоть ясно?

Халима-апа переглянулась с дочерью. Они так и не поняли, что произошло за такой короткий срок. Два дня назад, когда вся бригада просила оставить их в Караджаре, прораб и слышать об этом не хотел, а теперь вдруг отдает им свой дом. Странно!

Джума тем временем подошел к Зохре и сказал:

— Ты на меня не обиделась? В общем знаешь, если ты пойдешь работать, будет лучше. И матери легче и вообще. Одолжи мне горстку чая — у ребят заварка кончилась.

Джума наполнил чайник, поставил на газовую плиту в узком коридорчике и пошел к ребятам. Они уже проснулись, сидели на своих кроватях и переговаривались.

— Сколько можно спать, вставайте, — сказал Джума. И здесь на него смотрели, будто впервые видели. Он был не похож на себя вчерашнего: казалось, с плеч у него свалилась ноша.

Поэт Базар жалобно сказал:

— Помешай-ка бетон с