встречал рассвет в ауле. Но аул есть аул. Там за временем следят не по часам, а по солнцу, по восходу и заходу. Хочешь — не хочешь, а вставай спозаранку: накормить скотину, отправить корову в стадо, сходить за водой, за дровами, в общем, дел хватало, и все они были привычными. А собрался в путь — тоже езжай с утра. И работать начинали едва светало. В городе все по-другому. Здесь главное божество — часы, а не солнце. Когда не спишь, то и дело смотришь на часы, а когда спишь, только и ждешь, чтоб прозвенел будильник. По часам спать ложишься и по часам встаешь…

Два месяца прожил Джума в городе и ни разу не видел там рассвета. Поэтому утром, едва забрезжило, он оделся и вышел из дома. Воздух, вчера раскаленный, сейчас был прохладным, бодрил. Все казалось свежим и прекрасным. Но Джуме было не до природы: он искал прораба.

Поселок Караджар — это десять-пятнадцать вагончиков. На крыше одного из них черный бак с надписью «душ», на другом написано «буфет» и «столовая». Остальные вагончики — жилые.

Обеда в «столовой» не готовили, потому что народу в Караджаре осталось совсем мало, и все же Джуме, когда он проходил мимо, почудилось, что из вагончика пахнет вкусной едой. Позабыв обо всем, он облизнулся: у парня со вчерашнего дня во рту не было ни крошки. И опять он вспомнил мать: «Не хочешь молока, так хоть сливок попей. Целый день сыт будешь», — говорила она. И он словно бы увидел, как мать протягивает ему яркую чашку, и понял, до чего голоден…

В поисках прораба он останавливался у каждого домика. И наконец в глубине одного из вагончиков увидел курящего человека в майке и берете, в кирзовых сапогах. Тот с утра пораньше сидел с сигаретой в зубах и, казалось, ничего не замечал. Однако его как будто удивил парень, который подошел и поздоровался. Ответил он кратко, но глаз не отвел, как бы спрашивая: «Ну, какими судьбами попал в эти края?»

— Не подскажете, где найти дом Давида Моисеевича, яшули? — спросил Джума. Яшули улыбнулся:

— Ты на верном пути, говори, я слушаю.

— Значит, это вы прораб?

— Вчера еще был прорабом, если с утра не сняли.

От этой немудреной шутки Джума растерялся. Мозги перепутались, и он словно воды в рот набрал. А прораб сидел и вопросительно смотрел на него.

В таких случаях сельские яшули начинают расспрашивать, всю твою родословную раскопают. И зачем пришел, тоже спросят. А так вот смотреть друг на друга трудно. Ну, допустим, прораб туркменских обычаев не знает. Что же, Джуме так и стоять? Раз тебя не спросили, скажи сам: «Яшули, я к вам на работу приехал». И все пойдет как по маслу. Он интересуется твоей биографией. А какая у молодого парня, который только-только жить начинает, биография? Родился, учился. Он придвинет лист бумаги: «Пиши заявление». Ты напишешь. Он вытащит из нагрудного кармана ручку и начнет внимательно проверять, будто это выпускное сочинение за десятый класс. И в каких-то двух трех предложениях найдет уйму ошибок. Скажет: «Эх, драть надо было вашего учителя! Даже заявление как следует писать не научил, бедные дети!»

Но все это происходило только в мыслях Джумы, а на деле они с прорабом все еще смотрели друг на друга. Надолго затянулось их молчание, ох, надолго. А может быть, только казалось так, потому что тревожно было у Джумы на душе. И не выдержав, он выпалил то, о чем собирался заговорить напоследок:

— Товарищ Церетели, хоть вы… и прораб, но не имеете права выгонять Халиму-апу… Она очень хорошая… — проговорил Джума, запинаясь. И увидел, как спокойно сидевший человек вдруг нахмурился, волосы у него встали торчком, как иглы у ежа, усы встопорщились. Губы задрожали, но не от злости, а от смеха.

Джума собирался сказать ему очень много. Сначала о том, что будет работать у них год. Потом придется попросить аванс, рублей десять. Правда, восемь рублей у него есть, но пять из них надо отдать Шаммы. Хоть шофер и не взял с него ни копейки, Джума решил деньги ему отдать. И в самом конце он хотел просить не выгонять Халиму-апу, готов был даже на колени встать перед прорабом. И в данный момент припомнить кодекс: «Человек человеку друг, товарищ и брат». Но все повернулось иначе.

Прораб сидел молча, ждал, что будет дальше. Но, видя, что парень стушевался, мягко спросил:

— Сынок, а кем ты ей приходишься? Брат, родственник?

— Разве обязательно быть родственником? — с дрожью в голосе ответил Джума. — Люди всегда должны помогать друг другу.

Прораб, стряхнув пепел, улыбнулся:

— Это ты верно сказал.

— Что же ей делать? — торопливо спросил Джума.

Прораб не спешил с ответом. Медленно встал:

— Насчет Халимы-апа разговор окончен. Не знаю, кто она тебе, но если собираешься ее увезти, вон машина, Шаммы мигом домчит до станции, можете собирать вещи.

— Что вы за человек, такой упрямый, — сказал Джума, заслоняя дверь.

— Какой есть, браток. Ты меня выпустишь или нет?

Прораб направился к двери, но Джума схватил его за рубаху:

— Яшули, да поймите же вы, у нее вот-вот муж из тюрьмы вернется. Тогда и выгоните… А сейчас куда она с дочерью пойдет? У них в городе даже квартиры нет.

— Это не мое дело, — произнес прораб и отвернулся. Но на него, видно, подействовало упоминание о муже Халимы. Он смягчился:

— Ты пойми, браток, здесь не детский сад, а строительство. Свои порядки, свои планы…

— Если бы вы беспокоились за строительство, то не выгоняли бы такого прекрасного автокрановщика!

Джума задел прораба:

— А кто ее выгоняет? — почти выкрикнул тот. — Никто ей слова плохого не сказал. Работник она хороший. Но я ей говорил: «Не привози дочь». А что, не прав я? Вокруг полно парней. Один словом обидит, другой руками полезет. А ну как случится что-нибудь? Кто отвечать будет? Знаешь, как говорится: «Палку получает старший верблюд». И ты бы так себя вел на моем месте.

— Нет, — гордо ответил Джума, — на вашем месте я бы и дочь заставил работать. А от разговоров и от рук уберег бы ее. На то вы и прораб, и руководитель.

«Сумасшедший тысячу слов скажет, одно верное будет», — слова Джумы заставили прораба призадуматься. Оба опять молча смотрели друг на друга. И взгляд прораба говорил: «Свалился мальчишка на мою голову, и еще учит». А у Джумы в глазах ясно читалось: «Камень у тебя вместо сердца».

— Эх, браток, пойми ты меня, где я ей с дочерью отдельную комнату